Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - читать онлайн книгу. Автор: Катриона Келли cтр.№ 82

Конечно, в газетной статье могла быть взята за основу формулировка из партийного отчета и материалов ОГПУ. И все же нельзя исключить, что в реальности дело обстояло иным образом. Партийный отчет, как и отрывок из доноса в архиве ОГПУ, не датирован (первая страница в деле отсутствует), но употребленное в нем выражение «за сентябрь» дает нам возможность предположить, что к моменту написания документа сентябрь уже закончился. Отчеты такого рода обычно писались в середине следующего месяца. Узнав о доносе Павлика из первых газетных статей, то есть из публикаций в «Пионерской правде» от 2 и 15 октября 1932 года, автор отчета сам мог написать текст доноса, желая продемонстрировать свою осведомленность о положении дел в Верхнетавдинском районе и тем самым заслужить благосклонность начальства. Из партийного отчета текст доноса мог попасть в следственные материалы ОГПУ. Возможно также, что этот текст был написан по заказу следствия, а потом попал в отчет — такая последовательность, впрочем, выглядит не столь убедительной, учитывая, что, во-первых, партийные органы получали только общую информацию о ходе следствия и, во-вторых, что копия доноса в архиве ОГПУ, видимо, изготовлена позже, чем отчет

Версия о доносе выглядела бы более правдоподобной, если б ее следы обнаружились за пределами материалов дела. Но следов нет, и это довольно странно. Если бы сын обличил собственного отца, председателя колхоза, в том, что тот брал взятки и выдавал кулакам фальшивые удостоверения личности в конце лета или осенью 1931 года, то этот факт, скорее всего, стал бы достоянием гласности, по крайней мере на местном уровне. В начале 1931-го кампания по раскулачиванию и коллективизации вновь набирала обороты после перерыва, вызванного обвинительной речью Сталина от 1 марта 1930 года «Головокружение от успехов». Любой материал, дискредитирующий кулаков, привлек бы внимание издателей. Тем не менее, ни «Тавдинский рабочий», ни газеты, ему предшествовавшие («Пила», «Тавдинская лесопилка» и т.д.), ничего не писали о председателе герасимовского сельсовета, хотя часто упоминали саму Герасимовку в связи с происходившими в ней скандалами.

Так, 3 декабря 1931 года появился материал о том, что кулаки Герасимова «свили себе крепкое гнездо» в сельсовете и пытались подорвать сбор хлеба. В качестве кулаков названы И. Куцаков, В. Пуляшко, Ермаков, Гудумчин, Кулукановы, Соковы (Саковы) и Наумовы. Всех их обвиняли в укрывательстве зерна. Вероятно, приговор к ссылке Арсения Кулуканова, о котором постоянно идет речь в материалах следствия, связан именно с этим эпизодом. Судя по материалам дела Н—7825, скандал совпал по времени со следствием по делу Трофима Морозова (ноябрь 1931), однако он не упомянут в статье. В ней содержится лишь одна общая фраза: «Сельсовет и комсоды на все их (кулачьи. — К.К.) выходки смотрят примиренчески и не принимают нужных мер» .

Следует иметь в виду, что газеты неохотно раскрывали подробности преступлений, совершенных представителями местной власти. Только из секретных милицейских отчетов можно установить, что Новопашин (который был председателем в Герасимовке летом 1931 года и которого пресса обличила в том, что он уделял слишком много времени своей жене и слишком снисходительно относился к кулакам) обвинялся властями в куда более серьезном преступлении — сговоре с двумя бандитами, совершившими вооруженное ограбление. Бандиты якобы заплатили Новопашину за молчание маслом и другими продуктами, и тот обеспечил преступникам алиби и выдал им положительные характеристики. На него завели уголовное дело . Может быть, председатель сельсовета, публично обвинявшийся в терпимом отношении к укрывателям зерна, на самом деле подозревался в более серьезном преступлении? Однако Трофим Морозов в милицейских отчетах не упоминается. Возможно, материалы дела утрачены — как уже говорилось, корпус доступных дел не полон. Но даже и в этом случае кажется странным, что свидетельства такого громкого дела исчезли без следа.

Оставшиеся в живых жители Герасимовки, которых я интервьюировала в 2003 году, ничего не вспомнили о суде над Трофимом Морозовым, хотя официально утверждалось, что он проходил в деревенской школе . ^[263] Может быть, дело в том, что мои информанты в те годы были слишком юными. Свидетели старшего поколения, с которыми разговаривал Дружников, ясно помнили, что суд проходил в Герасимовке, а одна из информантов даже вспомнила такие подробности: когда Татьяна Морозова свидетельствовала против мужа, Пашка вмешался, чтобы подтвердить слова матери, но его одернули: «Ты маленький, посиди пока» . С другой стороны, эти сведения сообщила сельская учительница Зоя Кабина, чья роль в деле довольно двусмысленна: вместе с Денисом и Иваном Потупчиками (за последнего она вскоре после дела Морозовых вышла замуж), Кабина была горячей сторонницей «проводимых мероприятий».

Трудно согласиться с Дружниковым, что донос Павлика на отца «можно считать доказанным фактом» . Нет никаких независимых свидетельств о суде над Трофимом Морозовым, трудно даже найти подтверждение тому, что он действительно был председателем сельсовета. Кое-где встречается информация, что Трофим трижды занимал эту должность ^[264], но он не фигурирует в этом качестве ни в каких опубликованных или неопубликованных отчетах. Единственное письменное свидетельство о его пребывании в этой должности датируется 21 апреля 1930 года (сейчас находится в городском архиве Ирбита, который до 1931 года был административным центром Тавдинского района): Трофим Морозов просит освободить его от должности председателя сельсовета, ссылаясь на малограмотность и напоминая, что он согласился занять это место только на время . Если верить этому документу, Трофим действительно был председателем сельсовета в 1930 году, но нет никаких свидетельств, что он занимал эту должность в более позднее время. Подготавливая к печати материалы дела Н—7825, сотрудник архива ФСБ попытался отыскать дело Трофима Морозова в Екатеринбурге. Ему сообщили, что оно сгорело во время пожара в 1950 году , так что и с этой стороны никаких подтверждений. Неясно даже, какая статья Уголовного кодекса была предъявлена Трофиму Морозову. В материалах дела есть упоминания о «ссылке на десять лет» [206] — такому наказанию чаще всего подвергались кулаки. Это серьезная мера (формулировка «десять лет без права переписки» служила эвфемизмом смертной казни), в то время как статья Уголовного кодекса, относящаяся к подделке официальных документов, предусматривала максимальный срок в 5 лет, и лишь подделка монет и банкнот — высшую меру . Конечно, Трофима могли судить по одному из пунктов 58 статьи, но полное отсутствие публичности при осуждении «врага народа» выглядит очень необычно.

В папке Н—7825 есть многочисленные ссылки на дело Трофима Морозова. Но почти все они восходят к поздней стадии следствия и очень непоследовательны. 13 ноября Арсений Силин заявил: «А то что он (Павел) выказывал на своего отца и еще на кого я об этом не знал»[197]. В допросах на более ранней стадии только один свидетель упоминает о доносе — сама Татьяна Морозова в показаниях против семьи мужа: «сын на сел [наш. — К.К.] 13 лет был пионером и доказал что отец продает документы за что мужа моего посадил[и], и тогда отец и мат моего мужа стал сердит на моего сына что он доказал на отца и грозилис зарезать моего сына такая злоба тянулас до сих пор и было дело что племянник мой зло внук моего свекра внук Морозовых побил» [1]. Позже свидетельства о доносе на Трофима, помимо рассказов Татьяны, появляются в самообвинениях Сергея и Ксения Морозовых.