Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - читать онлайн книгу. Автор: Катриона Келли cтр.№ 83

Татьяна сыграла значительную роль в очернении своего мужа и его семьи и быстро заслужила у властей репутацию надежного источника информации. Павел Соломеин в статье «Как умер Павлик», напечатанной во «Всходах коммуны» 27 октября , не подвергая никаким сомнениям правдивость рассказа Морозовой, воспроизводит ее слова о том, что она видела, как Данила избил Павлика, и что сама она отсутствовала в деревне 3 сентября. На суде в декабре 1932 года мать убитых мальчиков выступала официальным свидетелем обвинения. В газетных публикациях и книгах о Павлике ей отводилась роль своеобразной деревенской мадонны: на иллюстрациях Татьяна обычно изображалась в простом белом платке и с выражением глубокого страдания на лице . Позднее она получила немалую выгоду от славы своего сына. Ее приглашали на мероприятия в родном крае, посылали в Москву и другие места на встречи с пионерами. После войны, вплоть до своей смерти в 1983 году, Морозова жила в Алупке, на привилегированном курорте в Крыму, откуда регулярно ездила в Артек — самый престижный в СССР пионерский лагерь. А задолго до этого (вскоре после убийства и суда) переехала из Герасимовки в Тавду, где ее младшие сыновья могли получить более качественное образование и где она, по рассказам местных жителей, с которыми говорил Юрий Дружников, жила в комнате, предоставленной ей ОГПУ, и пользовалась спецснабжением .

Конечно, Татьяна вряд ли представляла себе такое блестящее будущее, но вполне вероятно, что руководители следствия обещали ей вознаграждение за дачу нужных показаний. Женщина должна была понимать грозящую ей опасность в том случае, если бы на нее пало подозрение в убийстве или хотя бы в соучастии в нем, как это случилось с ее свекровью Ксенией. Соответственно у Татьяны были все причины поддерживать обвинения в адрес сестры ее мужа, даже если бы он, по слухам среди местных жителей, не бросил Татьяну и не сбежал к другой женщине. Впервые донос Павлика на отца упомянут в контексте длинного повествования об отношениях Татьяны с родителями мужа: «я с ним дружбы не имела потому что я жила за ихним сыном замужной и в 1931 году я с ним разошлась а потом мой муж стал издават документы ссыльным» [1]. Нельзя исключить, что вся история придумана в отместку мужу и его семье. Однако, с точки зрения следователей и суда, эти показания отличались «честной прямотой» и искренностью, а Трофима выставляли в неприглядном свете. В то же время далеко не все разделяли высокую оценку матери братьев Морозовых. Похоже, она не пользовалась популярностью в Герасимовке и производила неприятное впечатление на многих из тех, кто встречался с ней в более поздние годы, когда всенародная слава Павлика сделала знаменитой и ее ^[265].

Конечно, аргументы, основанные на отсутствии свидетельств, нельзя назвать непререкаемыми. Возможно, Трофим Морозов, несмотря на свое нежелание, все же занимал должность председателя сельсовета несколько раз — подробной информации о том, кто возглавлял сельсоветы в Тавдинском районе в начале 1930-х, не сохранилось. Не исключено также, что Трофим находился на этой должности в конце 1931 года, когда подделка документов для раскулаченных и спецпоселенцев была среди председателей сельсоветов достаточно распространенным правонарушением. Можно допустить, что Морозова изобличили в подделке документов, отдали под суд и приговорили к ссылке или к заключению в тюрьме или лагере. Подобное развитие событий представляется вполне вероятным в политической и культурной атмосфере, царившей тогда в Тавдинском районе. Однако даже если принять эту версию, нет никаких доказательств, что на Трофима донес его сын. Архивы секретных служб свидетельствуют, что власти обычно узнавали об изготовлении поддельных документов на противоположном конце цепочки — по ходившим в лагерях спецпоселенцев слухам о тех, кому удалось получить подобные бумаги. В любом случае председатели колхозов легко наживали себе врагов и доносы на них были обычной практикой . Кроме того, они первыми подпадали под удар, когда процесс коллективизации шел слишком медленно. Может быть, Трофима выслали заодно с Арсением Кулукановым, считавшимся его приятелем, когда тот получил свой пятилетний срок ссылки. Как видно, необязательно предполагать донос со стороны сына и искать запутанную семейную драму, чтобы объяснить, каким образом гнев властей мог пасть на Трофима Морозова. Вышесказанное, разумеется, полностью не отметает предположение, что идейный мальчик, стремясь навести порядок во всем мире, прибегнул в достижении своей мечты к такому средству, — внутрисемейные доносы широко практиковались в 1920—1930-х годах. Тем не менее, подтверждений этому нет, и можно лишь вновь повторить: получи советская пропаганда такой подарок на самом деле, она бы не обошла его молчанием.

Итак, согласно Дружникову, Павлик донес на отца не из высоких моральных побуждений, а в результате банальной семейной склоки; при этом зверскую расправу над мальчиками осуществили приверженцы Советской власти. Эта версия представляет собой продукт мифотворчества в не меньшей мере, чем официальная легенда. Она основана на допущении, что правда о событиях, лежащих в основе официального мифа, не просто отличается от их официальной интерпретации (такое суждение было бы совершенно справедливо), но непременно диаметрально противоположна ей во всех отношениях. Если советская пропаганда утверждала, что Павлик был примерным учеником, значит, на самом деле он был тупым, грязным, асоциальным типом. Если официально считалось, что Павликом руководили бескорыстные гражданские побуждения, значит, в реальности он действовал из грубого корыстного расчета. Убийцами Павлика были названы кулаки, значит, на самом деле Пашку убили их антагонисты — организаторы коллективизации. В то же время теория Дружникова воспроизводит характерные для советской пропаганды представления о советском правительстве как о всевидящем и всемогущем институте. И главное, ей присуща свойственная советской пропаганде завороженность теорией заговора и конспираторов, преследующих свои особые интересы.

Справедливости ради надо признать: гипотеза о двух убийцах, блуждающих по округе с намерением убить первых попавшихся детей с целью спровоцировать взрыв народного негодования, кажется более правдоподобной, чем официальная версия, согласно которой Сергей и Данила, не зная, куда именно отправились Павел и Федор за ягодами, каким-то образом сумели выследить их на пути обратно. И сегодня в России люди иногда теряются в лесу, причем не только дети, но и взрослые ^[266]; наткнуться при этом именно на того, кого ищешь, почти невозможно. Вообще, осуществить запланированное убийство двух детей, пусть и первых попавшихся, представляется совсем нелегкой задачей. Для этого требовалось выбрать подходящее место и ждать, пока туда не забредут жертвы. А если бы в лесу появились не двое, а шестеро или десятеро детей? Или ни одного? Где гарантии, что местные жители сразу же обвинят «правильных» убийц, а не саму власть? Откуда уверенность, что тела вообще найдут, если только убийцы сами не приведут людей на место преступления?