Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - читать онлайн книгу. Автор: Катриона Келли cтр.№ 84

Напрашивается вывод, что преступление все-таки было совершено в состоянии аффекта, а не продумано заранее. Это объясняет и отсутствие попытки со стороны преступников спрятать тела. В этом глухом, далеком от законности крае мальчиков мог убить любой случайно повстречавшийся уголовник, или маньяк, или, наконец, пьяный, впавший в буйство. День 3 сентября, когда случилось убийство, не был ни выходным, ни православным или государственным праздником. В то время продолжительность рабочей недели увеличили до десяти дней («декады»), и выходные не всегда совпадали с традиционными субботой и воскресеньем. Тем не менее, убийство случилось в субботу, и прошло всего два дня после церковного Нового года и меньше недели после праздника Успения — одним словом, время было вполне подходящее для пьянок ^[267].

Интересно, что ни один человек в Герасимовке даже не подумал, что в смерти детей виновны посторонние люди или, может быть, дикие звери. Насколько известно, никто не вспомнил и о «кровавом навете», хотя в Белоруссии, западной части Российской империи, откуда происходило большинство жителей деревни, обвинения евреев в «ритуальных убийствах» получили наибольшее распространение и, судя по материалам, проявлений антисемитизма в Тавде хватало. Никто не попытался также обвинить в преступлении спецпоселенцев, хотя заподозрить какого-нибудь беглеца в убийстве случайно встретившихся ему мальчиков из страха, что те выдадут его властям, было бы вполне логично. С самого начала люди почему-то не сомневались, что виновников следует искать среди жителей деревни.

Этот поиск «внутреннего врага», вообще-то, не типичен для деревенской общины, но его можно отчасти объяснить обстановкой взаимного недоверия, активно насаждавшегося в раннесоветские годы, когда буквально любой мог попасть в категорию «врагов народа». Сталинская политика «разделяй и властвуй» возымела свое действие и в Герасимовке. К тому же эту часть Тавдинского района всего за двадцать лет до происшествия заселили выходцы из другой части Российской империи, так что не все из них раньше были земляками, и община представляла собой своего рода искусственное образование, не обладавшее традиционными внутренними связями, помогавшими противостоять внешнему давлению. Жители деревни обвиняли друг друга по принципу «нападение — лучшая защита». Из сотен страниц показаний становится очевидно, насколько там была распространена и общепринята ложь. Данила, автор самых изобретательных и фантастических выдумок, предстает особенно ненадежным свидетелем. Но и Сергей Морозов, который по собственной инициативе донес на Данилу, а также Владимир Мезюхин и его жена (ее, как заявил на суде сам Мезюхин, до 1917 года судили за воровство[233]), выглядят немногим лучше. «Честная прямота» Татьяны Морозовой, которая ни разу одинаково не рассказала одну и ту же историю о том, как Ксения назвала детей «мясом», также не вызывает доверия.

Каждому жителю деревни было что скрывать: утаенное зерно, нелегальную торговлю лошадьми или урожаем, конфликты с родственниками и соседями. Защищаясь, сосед обвинял соседа, чтобы продемонстрировать свое «сочувствие Советской власти» и перенаправить потенциальную угрозу. Так, Хима Кулуканова не только заявила, будто Ксения говорила ей, что Сергей вместе с Данилой убили мальчиков, но и сообщила, что Сергей был до революции осужден «за хулиганство» [125]. Готовность делать заявления в угоду следствию нарастала по мере продвижения дела и осознания людьми, насколько серьезно относится к нему власть.

Постепенно у жителей деревни стали складываться устойчивые представления о виновниках преступления. К началу процесса большинство односельчан были готовы видеть убийц в тех, на кого им укажут [162об]. Однако пока официальная версия «кулацкого заговора» не влияла на общественное мнение, жители Герасимовки и местные милиционеры считали, что убийство совершил Данила Морозов, возможно, с помощью одного или обоих братьев Шатраковых. Эту же точку зрения высказал Сергей Морозов еще на первом допросе в милиции 7 сентября. Показания Сергея были подкреплены ходом событий: Данила отсутствовал в деревне вечером 3 сентября, а 5-го рассказал деду, что в лесу нашли тела мальчиков, и у одного из них три раны, а у другого — две. Сергей считал, что к преступлению имели отношение и младшие Шатраковы, так как они были злы на Павла за донос о спрятанном у них ружье [12]. Другие жители Герасимовки рассуждали в этом же направлении. Они считали Павлика ответственным за конфискацию ружья Шатраковых [12, 13, 14, 26об, 27, 36об] и знали о скандале, произошедшем в конце августа из-за конской упряжи, которую Павлик требовал от деда сдать государству [25].

Жители деревни в основном верили или говорили, что верят в то, будто Павлик доносил на односельчан, и приписывали его гибель этому обстоятельству. Разумеется, это не более чем догадки, которые подхватило следствие. Нет никаких твердых доказательств тому, что убийство Павлика и Федора действительно произошло в то время, которое значится в протоколах, и в том месте (или поблизости от того места), где были найдены тела, а также по тем мотивам, которые высказали односельчане. Если принять во внимание, что мальчики вызывали у односельчан сильную неприязнь, многие из местных жителей могли совершить убийство или быть в нем замешанными и покрывать убийц. Единственный, кто, безусловно, не мог убить мальчиков, — это Арсений Силин, у которого, как свидетельствуют данные медицинского обследования [130], со времен Первой мировой войны не хватало двух пальцев на правой руке.

Из протоколов допросов и из рассказов некоторых очевидцев складывается впечатление, что насилие в деревне было обычной практикой. Ругательства в адрес Павлика («проклятый пионер»[101], «сопливый коммунист»[109, 110], «паскуда» [192]) соответствуют тональности зловещих шуток о «мясе» и «телятах» (ни Ксения, ни Татьяна не отрицали, что такой разговор действительно имел место, хотя и по-разному его передавали). Позднейшие рассказы очевидцев все еще передавали то безразличное любопытство, которое сопутствовало убийству. Мария Сакова вспоминала: когда принесли из леса обнаруженные тела Павлика и Федора, деревенские дети не только не испугались, как, вероятно, сделали бы городские школьники средних классов, но, напротив, тут же побежали смотреть на покойников. «Тепло было, вот как! …Их так привезли в мешках… Нисколько не страшно… Рука у него была наполовину отрезана», — с воодушевлением вспоминала она . ^[268]