Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - читать онлайн книгу. Автор: Катриона Келли cтр.№ 79

События изложены Дружниковым так увлекательно, что при первом прочтении выглядят почти достоверными. Однако при более тщательном рассмотрении возникают многочисленные возражения. Подпольной версии книги, написанной еще при Брежневе, свойственна небрежность в цитировании, характерная для того времени, когда значительная часть архивных и библиотечных фондов оставалась недоступной для обыкновенного читателя, а соответствующие книги и документы выдавались только в том случае, если они отвечали «заявленной теме исследования». При этом контролировалась идеологическая выдержанность «заявленной темы», например: «Толстой и крестьянский вопрос» или «Классовая борьба на Петроградских фабриках в 1915—1917 гг».. Исследователь, который работал по теме, имевшей политический резонанс, мог получить необходимые материалы только с помощью уловок, допустим, как-нибудь безобидно и достаточно широко определить тему своей исследовательской работы в надежде, что по ходу дела попадется интересующий его документ. При таких правилах точная ссылка на источник могла поставить под удар друзей и сотрудников архивов и библиотек, оказывавших исследователям бесценную помощь. По этой причине неопределенные ссылки типа «в одном архиве», а также нарочитое замалчивание источников информации были обычным делом. Возможно, в связи с этим в книге Дружникова содержатся мелкие ошибки, неизбежные в обстоятельствах, когда проверить источники трудно или вовсе невозможно ^[256].

Более существенно, однако, что автор демонстрирует внеисторический подход к предмету. Он с полным основанием ставит под сомнение достоверность официальных документов и в то же время регулярно ссылается на них для подтверждения собственных аргументов. Ему не удается переместить историю Павлика из контекста времени, когда писалась книга, в контекст эпохи ее героя. Как политический диссидент Дружников хорошо знаком с репрессивными механизмами послесталинской эпохи , но проводимые им аналогии между функционированием государственных учреждений в первые десятилетия советской власти и после смерти Сталина далеко не всегда работают. КГБ 1960—1980-х обладал зловещим опытом политических убийств, но все же не каждое убийство, имевшее политический резонанс, лежит на совести этой организации. В 1920—1930-х годах институциональная база ЧК и ОГПУ была много слабее, чем у их преемников в послесталинскую эпоху. Политические убийства или покушения на убийства, за которыми, безусловно, стоит эта организация, были направлены против заметных личностей, живших в больших городах или за границей. Среди самых громких преступлений такого рода можно назвать убийство Игнатия Рейса в ночь с 4 на 5 сентября 1937 года в Швейцарии и убийство Троцкого 20 августа 1940 года в Мексике. У ОГПУ было слишком много реальных и потенциальных политических антагонистов, чтобы тратить силы на организацию политического убийства двух мальчиков из Тавдинского района с целью внести смуту в и без того напряженную атмосферу. Закон о смертной казни за кражу колхозной собственности, изданный 7 августа 1932 года, породил волну массовых арестов и коллективных приговоров, зачастую вообще без всякой доказательной базы . Таким образом, власти имели необходимое и мощное оружие против врагов: зачем в таком случае им понадобилось создавать дополнительный, искусственный повод для усиления репрессий?

Даже если предположить, что на это имелись свои причины, изощренный сценарий, описанный Дружниковым, выглядит маловероятным. В тавдинском руководстве не хватало квалифицированных кадров: ни Потупчик, ни Карташов не выглядят таковыми, если судить по протоколам допросов. Партийные архивы свидетельствуют, скорее, о противоположном, по крайней мере в отношении Карташова. В феврале 1933 года на него было заведено административное дело «за допущение последним грубые политические ошибки в отношении прекращения уголовных дел на кулаков, а также возбуждения дела на умершего гр-на ВИСКУНОВА и халатное отношение к порученным делам» . В глазах начальства Карташов выглядел не инструментом для борьбы с классовыми врагами, а ненадежным разгильдяем, готовым кооперироваться с кулаками ради собственной выгоды. Быков, судя по всему, также не был способен инициировать подобную операцию. По сравнению с Карташовым и Титовым он более грамотен и компетентен, но этого еще явно недостаточно.

Если предположить, что операцию задумало начальство ОГПУ более высокого уровня, то очень странным кажется тот факт, что оно позволило тавдинским оперативникам тянуть с расследованием больше месяца и прийти к заключениям, не совпадающим с теми, которые были обнародованы на показательном процессе. В этом свете обращает на себя внимание такое обстоятельство: на суде Иван Потупчик продолжал утверждать, будто убийцы — Ефрем Шатраков и Данила Морозов, а также пытался защитить Титова от обвинений в избиении подозреваемых: «О том что Титов кого при допросах бил я не знаю и не слыхал, кто бы мог отказаться от подписки протокола» [233—233об]. Похоже, заговор на местном уровне не простирался дальше того, чтобы попытаться выгородить сослуживца.

Критически важен факт, что тот вариант документа (b), с которым работал Дружников и на котором зиждется существенная часть его аргументации, неверно датирован. По версии дела Н—7825, свидетельские показания Потупчика, взятые Карташовым, были даны не 4, а 11 сентября 1932 года [29] ^[257]. Эта позднейшая дата не противоречит всему содержанию дела: точно известно, что Карташов был в Герасимовке 11 и 12 сентября, но нет никаких свидетельств, что он приезжал туда в какое-либо другое время. Таким образом, гипотеза о преступном сговоре работников ОГПУ, следы которого якобы можно обнаружить в подтасованных протоколах, не подтверждается.