МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 107

Гарриман обсуждал со Сталиным работу лондонской сессии Совета министров иностранных дел и схему управления оккупированной Японии. Сталин внимательно выслушал Гарримана. Беседа продолжалась два часа сорок пять минут. Вождь предложил продолжить беседу на следующий день, 25 октября, в семь вечера. Но ни о чем не договорились. Переводчик записал последние слова Гарримана:

«Гарриман говорит, что завтра он вылетает в Москву и полностью информирует оттуда Президента о своих беседах с И.В. Сталиным.

Он, Гарриман, уверен, что Президент будет разочарован теми взглядами, которые были высказаны И.В. Сталиным… Гарриман говорит, что подробно информирует Президента о своих беседах с И.В. Сталиным. Он, Гарриман, очень благодарен за то время, которое уделил ему И.В. Сталин.

Тов. Сталин замечает, что за это не стоит благодарить. Он, тов. Сталин, принял Гарримана как посла и друга…»

Посол доложил в Вашингтон: «Сталин был как нельзя более дружелюбен ко мне лично и на прощание сказал, что был рад принять меня не только как американского посла, но и как друга. У меня ощущение, что он хочет с нами поладить, но с непомерной подозрительностью относится к каждому нашему шагу».

29 октября посла Гарримана принял нарком Молотов. Он поинтересовался у Гарримана, как чувствует себя Сталин.

«Гарриман, — говорится в записи беседы, — отвечает, что, несмотря на короткий отдых, который имел Генералиссимус Сталин, он выглядит очень хорошо, вопреки слухам, циркулирующим сейчас за границей.

Молотов говорит, что слухов почему-то сейчас очень много. Недавно, говорит Молотов, с вопросом о таких слухах ко мне обратился один американский корреспондент, и я ему посоветовал обратиться к послу Гарриману, как только что видевшемуся с Генералиссимусом Сталиным.

Гарриман говорит, что много слухов о здоровье Генералиссимуса Сталина ему пришлось слышать в Вене, и когда его спрашивали о здоровье Генералиссимуса Сталина, то он отвечал, что последний чувствует себя очень хорошо… Слухов в последнее время появилось очень много, и даже начинают поговаривать о войне между СССР и Турцией и о войне между союзниками».

— Таких слухов много, — заключил Молотов, — но они столь неправдоподобны, что вряд ли кто им поверит.

Опять вернулись к вопросу об управлении оккупированной Японией.

Вашингтон предлагал, чтобы в Дальневосточной комиссии, состоящей из представителей четырех держав (СССР, США, Англии и Китая), которая станет управлять Японией, решения принимались большинством голосов. Молотов согласился и сказал, что достаточно даже двух голосов для принятия решения.

Сталину этот пункт не понравился. Он считал, что Советский Союз отстраняют от управления Японией. 4 ноября вождь отозвался из Сочи: «Предложение о большинстве трех голосов великих держав есть жульническое предложение, имеющее своей целью изолировать нас. Предложение о большинстве двух голосов не лучше предложения о трех голосах. Молотов не имел права высказываться за предложение о двух голосах. Манера Молотова отделять себя от правительства и изображать себя либеральнее и уступчивее, чем правительство, никуда не годится».

Его мнение оформили решением политбюро: «Признать, что в переговорах с Гарриманом Молотов допустил ошибку…»

Молотов приписал к решению: «Согласен. Постараюсь впредь не допускать таких ошибок».

Атмосфера взаимоотношений с американцами и англичанами еще оставалась вполне доброжелательной. Без конца приемы, дружеские встречи с иностранцами-союзниками. Даже такое твердое сердце, как у Молотова, не выдержало. Он утратил привычную осторожность. На приеме в Кремле по случаю очередной годовщины Октябрьской революции Вячеслав Михайлович намекнул иностранным корреспондентам, что правительство, возможно, несколько ослабит цензуру и иностранные корреспонденты более свободно смогут передавать информацию из Москвы. Американские корреспонденты еще от себя добавили, что теперь, может быть, Молотов вновь станет главой правительства, потому что Сталин стар, болен и скоро покинет свой пост.

Когда вождю представили перевод статей из зарубежной прессы, он остервенел. Всякие разговоры о состоянии своего здоровья Сталин карал беспощадно, устраивая время от времени соратникам проверки.

На приеме в день Парада Победы в 1945 году Сталин вдруг сказал, что через несколько лет он должен будет уйти от дел. Все хором заговорили о том, что это совершенно невозможно.

В другой раз у себя на даче Сталин опять завел разговор о пенсии:

— Пусть Вячеслав теперь поработает. Он помоложе.

Это была откровенная провокация, и Молотов был достаточно умен и опытен, чтобы немедля отвергнуть такую перспективу. Но, прочитав обзор иностранной прессы, Сталин подумал, что Молотов, вероятно, и в самом деле подумывает о его кресле. Пока он находился на отдыхе, чуть ли не всякий поступок Молотова вызывал у вождя приступ раздражения.

9 ноября 1945 года «Правда» поместила сообщение ТАСС из Лондона «Выступление Черчилля в палате общин».

— Я должен выразить чувство, — говорил Черчилль, — которое, как я уверен, живет в сердце каждого, — чувство глубокой благодарности благородному русскому народу. Доблестные советские армии, после того как они подверглись нападению со стороны Гитлера, проливали свою кровь и терпели неизмеримые мучения, пока не была достигнута абсолютная победа… Всякая мысль о том, что Англия преднамеренно проводит антирусскую политику или устраивает сложные комбинации в ущерб России, полностью противоречит английским идеям и совести.

Отдельно Черчилль высказался о Сталине:

— Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во время мира, и победоносному защитнику во время войны.

Но советскому вождю он не угодил, хотя еще недавно советская печать с удовольствием печатала подобного рода выступления западных политиков.

На следующий день, прочитав «Правду», Сталин отправил из Сочи раздраженную шифротелеграмму членам политбюро Молотову, Берии, Маленкову и Микояну:

«Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР, в частности замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американско-французского блока против СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам.

У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу…»