Уж замуж невтерпеж - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Степнова cтр.№ 29

Бабка прибежала, засмеялась и сказала: «Это ставни, дурачок!», но я не поверил и успел разрыдаться, пока она нащупала выключатель и включила старую настольную лампу.

Балашов нащупал мою руку, взял за локоть, и мне показалось, что он до сих пор боится темноты. Боится «осложнения».

Мы постояли молча, прислушиваясь, что происходит за дверью. Там ничего не происходило. Во всяком случае, до нас не доносилось ни звука. У меня сложилось мнение, что наш противник маленький, легкий, бесшумный и практически бестелесный. Как лист бумаги. И от этого неуловимый.

– А я в детстве не боялась темноты, – шепотом сказала я. – Больше всего на свете я боялась покойников. Причем, не только покойников, но всей этой похоронной атрибутики: венков, гробов, ритуальных машин, длинных процессий. Помнишь, раньше хоронили с жуткой музыкой? Стоило мне услышать доносящиеся издалека звуки похоронного марша, я затыкала уши и забивалась в дальний угол под кровать. Я никогда не могла себя заставить посмотреть на мертвеца.

– И как ты избавилась от своего страха?

– Я от него не избавилась, – сказала я, и поняла, что сказала неправду.

Балашов тоже понял, отпустил мой локоть, и доверие, возникшее между нами, убежало, мелькнув коротким хвостом.

Мы опять послушали тишину. Тишина была гробовая, темень могильная. С каждой секундой это сочетание становилось все более невыносимым.

– Ты обещал что-нибудь придумать! – крикнула я, чтобы разогнать тишину.

– Это ты обещала, – усмехнулся Балашов. – И даже упомянула свое спортивное прошлое.

– Упомянула. Не на тебя же рассчитывать. Только кретин будет стрелять в железную дверь.

– Только кретин, – повторил он.

Меня взбесила его покорность.

Слабак. Тюфяк. Не он. Точно не он.

– Только кретин женится на кукле, не догадываясь, что она беременная и хочет порешать свои проблемы за его деньги.

Я подождала, когда он залепит мне пощечину, но он не залепил. Он задышал часто, и в этой тишине мне показалось, что я слышу как кровь запульсировала в его висках.

– Я всегда знал, что Эля не моя дочь, – тихо сказал он. – И знал, что весь город об этом говорит. Только на город мне плевать. Мне даже плевать на то, кто на самом деле является отцом моего ребенка. – Он так и сказал « отцом моего ребенка». – Если Кире удобнее было считать, что я не знаю правды, я решил – пусть считает. Так лучше для всех. Для Киры, для меня, для Эли. Для семьи так лучше. Неужели холодному обывательскому носу, который суется во все чужие дела, этого не понять?

Вопрос был явно ко мне. Я хотела поправить его, что нос не холодный, а любопытный, но промолчала. Пусть будет холодный.

– Вы не представляете, – «вы», это наверное мы, обыватели, – что такое ... – он замолчал.

– Любовь? – подсказал обыватель в моем лице.

– Да называй это как хочешь! Хоть геморрой. Плевать. Это когда смотришь на человека и понимаешь – этому человеку в отношении тебя позволено абсолютно все. Капризничать, наказывать, врать, обижать и обижаться, прощать или не прощать, притворяться. Это позволено только ему. Ей. Никому нельзя, а ей можно. Разве это трудно понять? Ты не представляешь, какая она была – Кира. Как цветок – нежный, заморский. Она ничего не могла сама. Даже откинуть кресло в самолете. Даже пристегнуть ремень. Она была не такая как все. Теперь бабы все могут – водить машины, зарабатывать деньги, ... спускаться по отвесной стене. Она не такая. Она слабая, беспомощная и беззащитная. В простой, совсем дешевой одежде, сережки – нелепая бижутерия. Ей была нужна забота. Ей были нужны деньги. Она бы пропала, ее бы растоптали. То, что она беременна и хочет как-то пристроиться, устроить будущее своего ребенка, я сразу понял. Не знаю – как. Понял. Только что в этом плохого? Ну что в этом плохого? То, что она беременна, было фантастически, восхитительно здорово! В этом была тайна. Я ее ни о чем не спрашивал. Зачем разрушать красивую, добрую тайну? Многим этого не понять.

«Многие» – это, наверное, опять я.

– Я ее баловал, задаривал, берег. Чтобы эта тайна зрела «в нежной тьме ее хрупкого тела...»

Чертов магнат начитанный!! Злость пихнула меня под ребра так, что я чуть не свалилась с лестницы. На мгновение я забыла, что темно, страшно, холодно и нет никакой надежды.

– Другие классики сказали об этом не так, – прошипела я. – «Я молюсь на эту корову», сказали они.

Я слышала, как Балашов тяжело дышит в темноте.

– Твой Ремарк – солдафон и циник! – выдавил он из себя.

– Твой Толстой – слюнтяй и ботаник!

Мы опять замолчали, но меня понесло:

– Рафинированных, беспомощных дамочек, видите ли, хочется любить, оберегать и баловать! Они нежные, они, видите ли, не могут даже сами пристегнуться в самолете! Тебя сделали, Балашов, тебя обули! Потому что ты сам слюнтяй и ботаник! Нет, ты даже не ботаник, ты..., ты... синоптик! У тебя деньги и положение, на тебя всегда будут кидаться трогательные девочки в дешевых платьях, с бижутерией в ушах! И каждая со своей «доброй и красивой» тайной! Знаешь, у меня тоже есть тайна! Уж не знаю насколько она добрая, а тем более красивая! Мне приснился сон. Мне никогда не снятся сны, потому что сплю я по четыре часа в сутки, и они мне просто не успевают присниться. А тут – сон! Впервые за много лет! Веселый, сильный, добрый мужик подарил моему сыну собаку. Ты знаешь, Балашов, какая порода собак самая хорошая в мире? Самая древняя, самая большая, самая добрая, самая редкая?! И самая прожорливая?! Ты не знаешь! А тот мужик знал. Это английский мастиф. Щенок стоит тысячу долларов. Для меня это несусветные деньги. Тот мужик был таким ... классным! Он сказал, что маме на фиг не нужна инвалидная коляска, ей нужна шуба. Это было здорово! Я, дура, решила, что это вещий сон. Что мужик этот вот-вот должен стать явью. А потом – цепь мистических совпадений. Я по дури перепутала, кому отдать главный приз на презентации. Я отдала его твоей Эле. Ей понравились конфеты, и моему агентству привалила твоя империя, как основной заказчик. Все решили, что я – твоя любовница. А я не стала доказывать, что это не так. Я придумала этот аттракцион с тортом, чтобы попасть сюда. Я хотела тебя увидеть, я подумала, что тот мужик из сна – добрый, богатый, веселый и щедрый – это ты. Мне сказали, что Кира – лживая, похотливая сука, и я решила, что место возле тебя свободно. Я решила, что займу это место. Вот моя тайна, Балашов! Как она тебе?

Я замолчала. Его дыхания не было слышно. Мне показалось, что он ушел, и я стою на лестнице одна. Я очень испугалась. Сердце заколотилось в ушах, и я уже хотела включить фонарик, но Балашов вдруг захохотал где-то совсем рядом. Он так оглушительно захохотал, что было дико слышать этот хохот в нашей общей могиле.

Я все-таки включила умирающий свет и увидела, как он смеется: закинув голову назад, показывая огромную, белозубую пасть, не заботясь о приличиях. Наверное, он не заботился о них, потому что было очень темно. В жалком свете он захлопнул рот, и я выключила фонарь.