Телевизор. Исповедь одного шпиона - читать онлайн книгу. Автор: Борис Мячин cтр.№ 49

– Враги! – яростно шипел он, стуча палкой по садовым деревьям. – Всюду враги! Предатели! Вот я вам ужо покажу! Вы у меня на виселицах плясать будете, крамольники…

Ничего интересного в наблюдении за Пане Коханку не было. Почти каждый день к нему приезжали его соотечественники; они вместе пили, кричали, а потом ссорились; он жаловался на русских, на Чарторыйских, а затем начинал рассказывать различные небылицы: как он поймал русалку и влюбился в нее, а она родила ему пять бочек селедки, или как он катался в санях, запряженных медведями, и как летал на пушечном ядре, и как он выписал из Франции электрическую машину и заставил холопов называть себя повелителем грозы. Он был лыс, рыжеус, суеверен, весел и глуп; он не делал ни шагу без огнива, карманных часов, шнипера для пускания крови, табакерки, четок, печатки, запонки, кошелька для денег, пустого мешочка, зажигательного стекла, складного ножа и сабли; он чрезвычайно боялся чертей и привидений, и лежа в постели, непрестанно крестился, – типическое существо закатной эпохи, последний лыцарь Речи Посполитой, превратившийся в шута и пародию. Прощай, храбрая Польша! Мне нравилось быть твоим врагом.

* * *

В начале мая я пришел к Батурину с отчетом.

– Что-то затевается, – сказал я, – что-то крупное. Во-первых, была католическая Пасха, и поляки устроили свенцёны ^[184]. Коханку пригласил к себе венецианского дука и всех сенаторов и изумил гостей необыкновенною вместимостью польского желудка. Итальянцы, с ужасом посматривая на жирные кушанья, обходили их и прикасались только к маслу и к maccheroni, а Радзивилл показывал образец литовского аппетита, истребляя в изумительном количестве водку, ветчину и колбасы. Бедный дук так испугался за Радзивиллово здоровье, что по возвращении во дворец прислал пану искусного доктора…

– Тебе романы нужно писать, а не реляции, серьезно тебе говорю, – усмехнулся Василий Яковлевич. – Это всё чепуха; дук только и мечтает, как бы поскорее выпроводить Коханку из Венеции; я проверял.

– Погодите, это еще не всё, – перебил его я. – Во вторых, в доме побывал какой-то немец, Обер… Шнобер… я не расслышал; но суть в том, что скоро к Радзивиллу должна приехать из Германии невеста, некая графиня Алиенора…

Ночью мне приснился сон: будто я стою у кровати умирающего мальчика. Он возлежал на роскошной постели, а вокруг него стояли благородные дамы и кавалеры; французский кардинал в красной шапке принес Святые Дары. Мальчик был галантен и светел ликом, но в каждом предсмертном вздохе его слышался голос дряхлого старика.

– Однажды, – сказал кардинал, – русский царь Петр поднял его на руки и воскликнул: «Я держу в руках всю Францию!» ^[185] Что се есть? Что видим? Что делаем? Изящный век погребаем!

Я вскрикнул и проснулся; я был в своей комнате, в Венеции; в окно бил яркий солнечный свет. «Что если моя настоящая родина не Россия, а Италия? – почему-то подумал я. – Что если когда-то, давным-давно, я жил здесь, а потом северным ветром мою душу занесло в далекий и чуждый мне край? Да и может ли быть у человека земная родина? И не нужно ли прежде всего искать царства небесного, свою истинную страну?»

– Проснулся? – перебил мои размышления Батурин. – Вставай, юнкер. Хочу показать тебе кое-что интересное.

Он протянул мне зрительную трубу. Я с содроганием взял ее в руки; ранее я видел такую трубу только у турецкого шпиона, следившего за нашей крепостью.

– Видишь палаццо, голубенькое такое, вон там, за церковью? – сказал Василий Яковлевич. – Знаешь, что это? Это французское посольство…

– Ага, вижу…

Рядом с палаццо болталась в мутной воде гондола. Из лодки на брег поднялась женщина: невысокого росту, сухощавая, но стройная. Мне показалось даже, я расслышал шелест юбок. Подбежал французский паж, она передала ему записку.

– А теперь смотри внимательно, юнкер, куда сей отрок в голубом направляется…

– Васильевская, колбасная лавка, солеварня, чумная церковь… Ба, да он идет к нам! ^[186]

– Не к нам, а к Пане Коханку; а баба, которую ты видел, и есть графиня Алиенора. Но почему она сразу не поехала к Коханке, а зачем-то остановилась во французском посольстве? Какой резон, спрашивается? Ах, едрижкина сила! – Батурин ударил себя по лбу. – Что если марьяж с Радзивиллом только прикрытие для отвода глаз? Коханку что? Мелочь пузатая, дурак… А девка эта на довольствии у К. С.! Да и имя, судя по всему, фальшивое, у наваррской королевы ^[187] взаймы взятое… Ах, я лопух недогадливый… Ну-ка, подай мне трубу…

– Василий Яковлевич, – сказал я, – вы должны мне прилично объяснить, что есть К. С., я не понимаю… Коллежский советник, что ли?

– Да что ж тут непонятного! – рассердился Батурин. – К. С. – это Королевский секрет, тайное французское министерство. Помнишь, я рассказывал тебе про отряд Дюмурье, который в Польшу приезжал за конфедератов сражаться; тогда им еще Сашка Суворов навалял по первое число; так вот, инсинуация сия – дело рук Королевского секрета и есть…

* * *

– Я был тогда еще щегол, вроде тебя, – сказал Батурин, отставив трубу зрительную и раскурив трубку с табаком. – Было мне семнадцать или восемнадцать лет; по рекомендации моего благодетеля меня взяли в Пажескую школу, дабы я к постоянному и пристойному разуму и благородным поступкам наивяще преуспевал. Но я преуспевал совсем в иных науках. Из римских поэтов я выучил только Горация, а всё остальное казалось мне несусветной глупостью, особенно геометрия. Целые дни я проводил в попойках. Таков наш век: всё настоящее, народное считается порочным, а всё искусственное и модное – образцом для почитания. Я подражал всему французскому и предавался безудержным наслаждениям, я не хотел ни за что отвечать, а хотел только оставаться ребенком. Но вот, один случай перевернул мою судьбу.

Как-то раз меня направили с поручением к Воронцовым; я должен был пажествовать на одном балу, на котором была и императрица. Внезапно Елисавете Петровне стало дурно, и она удалилась с кузиной ^[188] и еще несколькими дамами в отдельную залу; меня взяли с собою вместе с напитками. Дверь отворилась, и вошла еще одна дама, француженка. «Сударыня, – сказала императрица, – Анна Карловна рекомендует вас как превосходную чтицу. Не прочитаете ли вы нам что-нибудь на галльском наречии? С тех пор, как нас покинул маркиз Шетарди, я скучаю по игристым французским винам» ^[189].