Телевизор. Исповедь одного шпиона - читать онлайн книгу. Автор: Борис Мячин cтр.№ 113

– В вашем флоте матросов бьют палками за малейшую провинность, а платят копейки.

– Ну, как знаете. Вы уже написали отчет своему начальнику, Орлову?

– Написал, что французы нас более не побеспокоят и что княжна готова принять его. Он скоро приедет в Пизу.

– Если он столкнется с Батуриным, будет скандал и новая дуэль.

– Да, – я посмотрел на княжну и Батурина еще раз; они весело болтали о чем-то, Тараканова била шпиона по плечу веером; отсюда, с высоты башни, они казались двумя кузнечиками в широком поле, над которым сгущаются грозовые тучи. – Пойдемте в гостиницу, Тейлор. Ветер крепчает.

Ген. пр. Сен. кн. В-му

Ваше сиятельное высочество генерал-прокурор!

В подробностях сообщаю вам о результатах предпринятого мною следствия, в отношении разбойника Емельяна Пугачева, называющего себя чудесно спасшимся императором Петром. Как я уже сообщал вашей светлости, сей самозванец не самолично поднял мятеж противу нашей государыни, но был подкуплен агентом турецкой разведки, именем Магомет. Обо всем этом есть подлинные записи, сделанные со слов некоторых сторонников бунтовщика.

Так, раскольничий игумен Филарет показал на допросе, что еще два года тому назад Пугачев утверждал, что нужно бежать в Турцию, под руку османского султана, по примеру казачьего атамана Игната Некрасова. В том же годе попутчику своему Дмитрию Филиппову Пугачев говорил, что он намерен подговорить яицких казаков взять свои семейства и бежать на Кубань, чтобы, поселившись на реке Лабе, отдаться в подданство турецкому султану. Каждой такой семье он обещал жалованья по 12 рублей, а также говорил, что у него оставлено на границе товару на 200 тысяч рублей, которым он будет коштовать бежавшее Яицкое войско. «А как за границу перейдем, – говорил он, – то встретит нас турецкий паша и даст еще до 5 миллионов рублей». То же слово в слово утверждают пахотный солдат Оболяев по прозвищу «Еремина курица», братья Григорий и Ефрем Закладновы, казак Денис Пьянов.

Совокупно с мятежником действует один татарский мулла, такоже по наущению османа Магомета; этот мулла призывает резать русских, дабы восстановить в Казани власть татарских ханов; другой магометанин, Абай, был замечен среди киргиз-кайсаков, с тою же проповедью.

Помимо того, мы перехватили офицера французского полка, с 50 000 франков, направлявшимся к армии Пугачева, а в Петербурге был арестован полковник русской службы Франсуа Анжели, француз по нации; сей галл заявил на допросе, что имел намерение взбунтовать русские полки в Ливонии, захватить Ригу, а затем и Петербург; следствие установило, что он сношался с пугачевцами и польскими конфедератами.

Сообщаю вашему сиятельному высочеству, что по совету некоего однодворца Степана войско Пугачева отступило от Казани и успешно переправилось на правый берег Волги; это укрепило силы повстанцев. Бунтовщики заняли Саранск, Пензу, Наровчат, Темников, Троицк, Инсар, Нижний Ломов, осажден Саратов; саратовские купцы прибыли к самозванцу с поклоном и дорогими дарами. Третьего дня в Пензе, такоже по совету однодворца Степана, был оглашен манифестик, о предоставлении вольности всем крепостным крестьянам, манифестик велит ловить, казнить и вешать дворян, кои именуются злодеями и нехристями. Каждый день к Пугачеву прибывают все новые и новые мятежники. В ближайшем времени будет объявлено о походе на Москву.

Считаю своим патриотическим долгом отметить в донесении вашему сиятельному высочеству о странном поведении генерал-аншефа Панина, брата президента К. И. Д. Сей генерал-аншеф, назначенный императрицей действовать противу бунтовщика, на деле не предпринимает никаких мер, чтобы остановить мятеж. Панин сосредоточил возле древней столицы до семи полков, которые никуда не двигаются и ничего делают, так что складывается такое ощущение, будто бы сами Панины готовятся захватить власть в Москве и Санкт-Петербурге. Мой человек в доме Паниных сообщил об антигосударственном разговоре, имевшем место быть меж Никитой Паниным и г-жой Талызиной: Панин уверен, что граф Алексей Орлов, ныне пребывающий с эскадрою в Ливорно, намерен поддержать другую самозванку, княжну Тараканову, заключить тайный союз с турками и секретно направить флот из Италии в Петербург, дабы захватить в плен императрицу и цесаревича. В Петербурге к нему присоединятся гвардейские полки. «В этих политических условиях, – шепнул Панин на ухо Талызиной, – мы должны собрать свою собственную армию, иначе Орловы выпустят из нас кишки».

Сами видите, что происходит, мой сиятельный генерал-прокурор: надвигается новая Смута, в разы страшнее той, что была по гибели Бориса Годунова. Никому нельзя веровать, все ждут только сигнала, чтобы сцепиться меж собою в кровавой схватке, подобно псам, сорвавшемся с цепи. Сие противостояние разрушит нашу страну, нашу возлюбленную Россию, как о том сказано в книге архиепископа Амвросия, невинно убиенного бунтовщиками во время московской чумы.

Должны ли мы молчать, видя такое заговорщичество? Упросите императрицу снять со всех должностей братьев Орловых и Паниных и передать чрезвычайное управление страной истинным патриотам, которые не будут искать выгоды себе одному, но наведут сильною рукой порядок в нашем дорогом отечестве, накажут всех изменников и предателей и вернут власть той единственной силе, которая и ранее спасала государство и нацию, – русской православной церкви.

Такоже сообщаю вам, что моя жена, урожденная Глухова, принесла мне второе дитё, отчего мне приходится латать некоторые дыры в семейном бюджете.

Молитвенно ваш, с. р. Глазьев, Т. Э. С.

Писано в июле 1807 года

– Каля, постой!

Я выпустил ее руку и упал на землю, цепляясь за кусты и колючки; больше я бежать не мог.

– Гряди!

Я покачал головой; девушка недовольно вздохнула, то ли оттого, что я отказывался идти дальше, то ли оттого, что я так и не научился болгарским жестам. Я был еще очень слаб после ранения и при всем желании не мог двигаться так быстро, как она того хотела. Повязка, которую мне утром накладывали на грудь, сползла на живот, и каждое прикосновение отзывалось мучительной болью.

Моя догадка подтвердилась: Каля знала старый, заросший мхом и плесенью подземный ход из крепости, который выводил в ручей, но затем нужно было карабкаться наверх, по камням, склонам, брести меж сосен и папоротников. Мы намеренно петляли, и оттого путь был еще длиннее; даже сейчас, спустя две или три версты, я всё еще видел вблизи проклятую османскую крепость, с развевающимися красными флагами и горящими факелами. Была темная и холодная летняя ночь, я весь дрожал.

– Гряди! – крикнула Каля. – Ваши там, за могилой.

Могилой болгары называют гору или курган.

– Наши бывают разные, – раздраженно буркнул я, вспомнив желтого гусара. – Какие наши? Мушкатеры? Калмыки?