* * *
Альта-Грасия, Аргентина,
20 апреля 1965 года
Дорогая мама!
Я снова облачился в доспехи и пускаюсь в путь. Скромный кондотьер двадцатого века опять отправляется на войну.
Десять лет назад я уже писал тебе прощальное письмо. Тогда я уезжал на Тростниковый остров творить революцию и не знал, чем окончится для меня этот поход. Помнится, в том письме я жалел, что не являюсь ни хорошим врачом, ни хорошим солдатом. Первое мне уже давно безразлично, а вот во втором я достиг непревзойденных вершин.
С той поры в основном ничего изменилось, но теперь я знаю, что братские страны далеко не всегда готовы прийти на помощь нуждающимся. Я наивный идеалист, мама; я верил в слова и думал, что они поддержат нас. Они же навязывали нам условия, подобные тем, что диктует миру империализм. Я надеялся, что они помогут в борьбе за национальное освобождение, но они оставались в стороне. Я верил, что они пойдут против нашего общего врага, но они трусливо отступили.
Еще я понял, что после того, как революция побеждает, для людей вроде меня больше не остается работы. На смену революционерам приходят управленцы. Я пробовал им стать, мама; в стране, где я являюсь почетным гражданином, я был руководителем и дипломатом, министром и послом. Но это не мое.
Я по-прежнему считаю, что вооруженная борьба – это единственный выход для народов, борющихся за свою свободу. И я хочу снова участвовать в этой борьбе. Это то, что я умею делать – и делаю это хорошо. Я не могу сложа руки сидеть за столом, когда другие умирают за свои идеалы. Я не рожден для того, чтобы всю оставшуюся жизнь руководить министерствами и умереть в спокойной старости.
Итак, я покидаю Остров свободы.
Кто-то скажет, что я неисправимый искатель приключений. Возможно, это так. Но я – искатель приключений особой породы, ведь я готов рискнуть своей шкурой.
А возможно, я просто не создан для мира и покоя.
Возможно и то, что это моя последняя попытка изменить мир. Я не ищу гибели, мама, но раз уж я снова ввязываюсь в борьбу, смерть возможна. И если так случится, прими это мое последнее объятие. Я люблю тебя, только не умею выразить свою любовь. Спасибо тебе за все твои письма и за поддержку все эти непростые годы; ты понимала меня даже тогда, когда не понимал никто другой.
Верь в меня, я добьюсь своего.
Ты хотела, чтобы я стал великим человеком. Героем.
Я не стал ни великим человеком, ни героем, но я очень старался и никогда не сворачивал с этого пути.
Поцелуй от меня моих братьев, сестер и детей – всех.
Крепко обнимаю тебя.
Твой блудный и неисправимый сын Тэтэ.
Расправив плечи, Селия де ла Серна сидела у окна некогда шумного, а теперь опустевшего дома и смотрела куда-то в одной ей видимую даль. В ту, где ее любимец, ее старший сын, ее радость и гордость, начинал новый поход за свободой.
О, как же он неправ! Не было в мире более великого и образцового человека, совершившего больше, чем ее сын! И не было героя непогрешимее и бесстрашнее, чем Эрнесто де ла Серна, знаменитый на весь мир команданте Че… Ее маленький Тэтэ.
Тонкие сухие пальцы донны Селии сжимали исписанные листы письма, а в ее глазах стояли гордость и слезы.
Часть третья
Сантеро
Пролог
Провинция Матанзас, Куба,
наши дни
Почти незаметную тропинку, убегавшую в сторону от разбитой дороги, в густые манговые заросли и дальше, на заброшенное табачное поле, мог разглядеть только тот, кто точно знал, что она здесь есть.
Усталый путник, крепкий старик с густой гривой седых волос и выцветшими синими глазами, не торопился на нее сворачивать. Услышав за спиной нарастающий шум, он прищурился, закурил сигару и отступил в сторону с дороги.
Через несколько минут показалась колонна машин – это были туристы, заказавшие джип-сафари-тур по сельской местности, чтобы, как обещали красочные рекламные буклеты, увидеть «настоящую Кубу». Путник наблюдал за приближением колонны, полуприкрыв глаза и пуская в воздух колечки дыма. Глупцы! Кто же им, шумным и назойливым чужакам, будет показывать настоящую Кубу?
Ярко-красные джипы проехали мимо, и только последний остановился прямо напротив путника. Водитель, молодой мужчина лет тридцати, в белой футболке и солнечных очках, вытянул из окна руку, в которой была зажата монетка в один песо, и, похоже, недоумевал, почему замерший у дороги старик не торопится забрать подачку. Обычно местные, живущие вдоль маршрутов, по которым проходили джип-сафари-туры, точно знали, в какое время мимо них проезжает колонна машин, и загодя устраивались вдоль дороги в надежде, что им перепадет монета-другая, на которую они смогут купить еды на неделю вперед. Взрослые и старики держались чуть поодаль, а пронырливые ребятишки толпились прямо у обочины. И когда какой-то из джипов притормаживал, дети бросались к ней наперегонки.
– Hola! – крикнул для верности турист, подумав, что, возможно, старик мог их не увидеть.
– Hola, – вынув изо рта сигару, негромко ответил путник.
Знания испанского у туриста на этом закончились, поэтому он повыше поднял руку, сжимавшую песо, и жестом показал старику – подойди, это тебе! Сидевшая на пассажирском сиденье молодая женщина в майке и шортах вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что случилось. На заднем сиденье к стеклу прилипла черноволосая девочка лет семи и с любопытством наблюдала за происходящим.
Старик не сдвинулся с места и только молча покачал головой. Внутри у него все сжалось – на миг он почувствовал себя диковинным экспонатом в зоопарке.
Водитель обменялся недоуменным взглядом с женой, растерянно пожал плечами – и джип, подняв за собой клубы пыли, помчался догонять колонну.
Старик проводил машину взглядом, в его глазах сверкнула неприкрытая горечь. Нет, он не держал зла на туриста – тот действовал из лучших побуждений. Старик сердился на тех, кто поставил его страну в такие условия, что люди были вынуждены забыть о гордости и просить у приезжих милостыню.
Когда джипы исчезли, путник свернул на едва заметную тропку. Через некоторое время та вывела его к крохотной хижине, притаившейся в джунглях за заброшенным табачным полем.
Хозяин хибары уже встречал его на пороге – высокий усатый старик с упрямо выпяченным вперед подбородком и мелко трясущейся головой.
– Альваро, старая хутия
[23], какими судьбами? – воскликнул он, увидев путника.
– Да уж не потому, Карлос, что соскучился по твоей угрюмой физиономии, старый ты бездельник! – отозвался тот, кого назвали Альваро.