Шаляпин имел в своем пользовании кусок некогда колхозной земли в несколько гектаров, два трактора, грузовой автомобиль и нескольких рабочих в придачу. Все они были горькими пьяницами и его троюродными братьями. Что и говорить, по сравнению со своими соседями он был богат, но ему все никак не везло в любви. Возможно, отправься он куда-нибудь подальше, то нашел бы себе подругу, но воспоминания о первом и последнем вояже на чужбину, окончившемся пятнадцатью годами тюремно-лагерного заключения, все еще были свежи в его памяти. Здесь же, в краю, где он родился и вырос, найти подходящую спутницу жизни Шаляпину никак не удавалось.
И вот однажды, отправившись как-то по делам в Новосибирск в начале девяностых годов, он увидел объявление, висевшее с обеих сторон двери на входе в зал ожидания железнодорожного вокзала. Очаровательная девушка в узорчатом кокошнике, красном сарафане и яловых сапожках с милой улыбкой на лице приглашала всех желающих посетить по туристическим путевкам курорты Австралии.
Все вокруг было белым-бело. Морозный ветер подметал снег с перронов замерзшего вокзала и уносил его под вагоны подъезжавших электричек, а с рекламного плаката на Шаляпина смотрело такое теплое и заманчивое синее море, ласковое солнце и улыбки загорелых мулаток, что у него мурашки пробежали по коже. Ноги Николая сами привели его в офис туристического агентства, которое сулило всем желающим двухнедельное блаженство в раю. Даже не соображая в тот момент, что творит, он уплатил менеджеру фирмы огромную сумму, на которую собирался купить какие-то запчасти для своей техники, отдал паспорт, заполнил несколько бланков и уехал назад в деревню с таким чувством, будто все, что сделал, было результатом его долгих раздумий.
Разве мог ожидать такого резкого поворота событий человек, который успел отсидеть за свою недолгую жизнь пятнадцать лет за убийство? Деревенский трудяга-парень, который, кроме тайги-матушки да своей избушки, по большому счету ничего и не видел…
Слушая эту удивительную историю, я хорошо понимал состояние Шаляпина и хотел было задать ему несколько вопросов, но вовремя сдержался.
Со времени подачи документов прошло ровно две недели, и почтальон принес ему телеграмму, в которой туристическое агентство извещало о том, что такого-то числа он должен явиться по такому-то адресу для получения билета и загранпаспорта. Отправка была назначена из аэропорта Новосибирска на четвертый день после получения Шаляпиным телеграммы.
Собраться в дорогу и проститься с близкими было делом одного часа, благо мать с отцом и младшая сестренка с двумя спиногрызами (ее мужа за несколько лет до этого задрал в тайге медведь) жили с ним в одной хате. Не забыл Шаляпин взять в дорогу и записную книжку с адресами единственных знакомых ему иностранцев. Это были лесорубы-канадцы с того далекого лесоповала в Коми АССР.
Еще пара дней ушла у нашего героя на урегулирование разных мелких формальностей и закупку необходимых вещей в дорогу, и вот уже наш некогда знаменитый на всю тайгу сучкоруб летел над Индийским океаном.
Почувствовать то, что испытывал в тот момент Шаляпин, мог лишь человек, проведший не одну пятилетку в тайге и прошедший закалку в лабиринтах северных командировок ГУЛАГа. Он видел, с каким вниманием я слушал его, и знал, что я прекрасно понимал его состояние, поэтому, после небольшой паузы, он продолжил свой рассказ, не сводя с меня взгляда задумчивых глаз, как бы приглашая с собой в то далекое путешествие.
Итак, расположившись в кресле комфортабельного лайнера и глядя с любопытством в иллюминатор, Шаляпин в тот момент больше всего хотел увидеть своими глазами, как из холодной, снежной русской зимы за несколько часов можно перенестись в летний австралийский зной. Вскоре Шаляпин провалился в глубокий, долгий сон, а проснулся, лишь когда услышал обрывок объявления командира экипажа: «…температура за бортом плюс двадцать девять градусов по Цельсию…» В салоне самолета вовсю работали кондиционеры, ни холод, ни жара не ощущались, но, когда лайнер, приземлившись, зарулил на стоянку, к нему подогнали трап и открылись двери, Шаляпин понял наконец, что чудо свершилось. Поток раскаленного воздуха ворвался в салон и взбудоражил его до такой степени, что от предвкушения счастья, от синего неба и яркого солнца, которое светило в иллюминатор, у него перехватывало дыхание.
6
Прошло время, и все страсти и волнения постепенно улеглись. Шаляпин целыми днями пропадал на берегу моря, и не просто купался и загорал, а ловил у прибрежных скал рыбу сделанной одному ему ведомым способом удочкой и наслаждался каждым выпавшим мигом удачи. Вечера он всегда проводил в компании нескольких иностранцев. Удобно умостившись у стойки гостиничного бара, он заказывал так полюбившееся ему немецкое пиво и вел неторопливые беседы. Не владея ни английским, ни французским языками, Шаляпин каким-то удивительным образом подружился с пожилой семейной парой из Торонто и все свободное время старался проводить именно с ними. Один Бог знает, каким образом они умудрялись изъясняться друг с другом, но все же им удавалось обмениваться впечатлениями от увиденного. Глава семьи тоже был заядлым рыбаком, а такие люди во всем мире превосходно понимают друг друга без всякого перевода.
Так незаметно пролетело две недели блаженства. Перед самым отлетом на родину Шаляпин, уже успевший поднатореть в общении с иностранцами, решил рассказать своим новым знакомым о случае, происшедшем с ним и их земляками в далеком Советском Союзе много лет тому назад, умолчав лишь о том, что он в то время пребывал в тех местах в заключении. Престарелая пара была поражена не меньше, чем когда-то их молодые соплеменники, ловкостью и мастерством Шаляпина. Им нравился этот простой и добрый русский труженик, и они спросили, не остались ли у того координаты их земляков. «Да, конечно, они при мне», – ответил Шаляпин, доставая свою записную книжку и протягивая ее канадцам.
Переписав адреса и номера телефонов, они пообещали Шаляпину, что дома постараются разыскать этих людей и сообщить им о том, что их старый знакомый помнит о них и хотел бы увидеться.
Вернувшись домой, Шаляпин затосковал не на шутку. За что бы он ни брался, все валилось у него с рук, ничего не хотелось делать. Целыми днями пролеживая на печи, он размышлял о чем-то и ни с кем не хотел разговаривать. Но постепенно рутинные деревенские будни привели его в чувство. Разобравшись с хозяйством и оставив у руля одного из своих троюродных братьев, в одно солнечное морозное утро, закинув рюкзак за плечи, Шаляпин надел лыжи и, окликнув своего любимого пса Ермолая, ушел на охоту в тайгу. Но поохотиться долго ему на этот раз не удалось.
Приближался вечер. Шаляпин, как обычно, отдыхал в своем старом охотничьем домике, который срубил еще его дед больше ста лет тому назад, когда вдруг услышал неистовый лай собаки. Отложив книгу в сторону, он встал с топчана, чтобы взглянуть на незваных гостей, как вдруг Ермолай умолк. Через секунду дверь распахнулась, и на пороге появился его троюродный брат. Шаляпин сразу же понял, что произошло что-то серьезное.
– Что случилось? – подбежав к брату, спросил он.
– Все в порядке, не волнуйся, – ответил тот спокойно и неторопливо. – Все живы и здоровы.