Добронега - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Романовский cтр.№ 50

— То есть, ее похитят у Владимира из-под носа.

— Похитят? Зачем же? Сама пойдет.

— Она что, влюблена в этого поляка?

— Этого я не знаю.

— А Владимир, естественно, против.

— И этого не знаю. Знаю только, что Владимиру не хочется в настоящий момент сердить Хайнриха Второго.

После некоторого молчания один из троих собеседников Житника сказал:

— Получается, что Хайнрих Второй, рассердившись, вступит с Владимиром в войну…

— …предварительно помирившись с поляком, — добавил другой собеседник.

— Именно, — подтвердил первый. — И вдвоем они придут в Киев…

— … и у власти окажется ныне опальный Святополк, верный Содружеству, — заключил второй.

— Не следует говорить все это вслух, — сказал Житник недовольным тоном. — И вообще это все покамест праздные разговоры. На вашем месте, друзья мои, я бы все-таки определился — из всех заинтересованных сторон, кого именно вы намерены поддерживать? Чтобы потом слезы не лить от досады.

После паузы, первый собеседник перечислил:

— Есть люди Марии, есть Болеслав, Святополк, Неустрашимые, и твой повелитель.

— У меня нет повелителя, — заметил Житник. Подождав, пока степень неловкости молчания достигнет нужного ему уровня, он продолжил, — Вы забыли упомянуть соседние силы, не имеющие прямого отношения к делу, но тоже весьма заинтересованные. Например, есть Базиль Второй Константинопольский. Также есть теплая парочка — Хайнрих и Бенедикт. Есть погрязшие во внутренних конфликтах Скандинавия с Британией. Также следует принять во внимание остатки империи Шарлеманя, терзаемые нынче теми же скандинавами. Сын Свена Вилобородого, Кнут, требует себе трон на острове. Санчо Третий воюет с Халифатом за иберийские владения. Это все очень далеко, на здешние территории никто из них не претендует, зато военные силы и золото запросто обмениваются на влияние даже на таком расстоянии. А также, есть наши всеми любимые печенеги, и есть межи, которые свое отвоевали, и теперь желают участвовать в делах только и исключительно с помощью манипуляций. И вы, друзья мои, очень неразумно поступили, не пригласив сюда ни одного межа.

— Межей в Киеве двадцать человек, — подал голос третий собеседник.

— Да, — подтвердил Житник. — И все они имеют больше дел с Содружеством Неустрашимых, чем все мы, вместе взятые. Им не нужен тайный список руководителей Содружества, которого у нас с вами до сих пор нет. Они и так всех знают поименно и, возможно, лично.

— С нас хватит главного межа, — возразил первый собеседник. — Нам, Житник, все равно, кто будет следующим правителем — так или иначе, все киевские князья ковшеют за месяц. Дело не в правителе, но в исполнителе. Тридцать лет мы терпим этого кровопийцу.

Житник понимал, что имеется в виду, конечно же, Добрыня. Этих не переубедишь, да и не стоит оно того. Межом Добрыня никогда не состоял, и кровопийцей последние лет двадцать был не больше, чем любой другой исполнитель воли властителя в любой стране. Но зажиточных киевлян и просвещенную болярскую молодежь объединяла нынче иррациональная, звериная ненависть именно к Добрыне, и они готовы были присягнуть на верность кому угодно, хоть дьяволу, хоть Хайнриху Второму, лишь бы увидеть Добрыню на лобном месте в качестве приговоренного. Забавно, что собственно князя Владимира уже списали со счетов. Совсем недавно он был Красное Солнышко, «не знавший» о злодеяниях своего приспешника (от него их «скрывали»). Совсем недавно он был «защитник Руси», «возлюбленный сын Киева» и прочая, и прочая. Сегодня эти люди уже искали себе нового повелителя — Святополка ли, Бориса ли, Ярослава — а Владимир в детинце воспринимался всего лишь как украшение, память о славном прошлом. И опять они боятся говорить о печенегах, подумал Житник. Намекай, не намекай — стыдно, вот и молчат. Расселись тут, понимаешь ли, посреди печенежского притона, и делают вид, что печенегов не существует. А что, подумал он с иронией. Все эти славяне-скандинавы зажрались да заютились, слопали и государственность и честь, запили брагой, и хотят спокойной жизни. За полтора столетия Киевская Русь из младенчества, пробежав рысью по молодости и зрелости, пришла в дряхлость, и дикие, яростные печенеги ждут своего часа. Будущее за ними. Не стать ли мне печенежским князем?

— Хорошо, — согласился Житник. — Кровопийцу уберут и без нас. Вы вот о чем подумайте, друзья мои…

Хелье выпрямился, вложил сверд в ножны и снова присел у скважины. Происходившее за дверью имело, вроде бы, прямое отношение к Марии, и вмешиваться в такие дела бездумно было бы безумием. Следовало слушать, запоминать, и думать. Из-за мыслей о Марии Хелье чуть не потерял нить разговора за дверью. Чтобы снова сконцентрироваться, он сделал глубокий вдох. В этот момент возле его ноги пискнула мышь. Брезгливость к грызунам свойственна всем страстным натурам. Хелье сделал движение — не пнул, но поддел и отбросил. Тем не менее, за дверью его услышали, во всяком случае, услышал, или почувствовал, Житник. Он замолчал. Хелье понял, что Житник идет к двери.

Четырьмя бесшумными шагами сигтунец переместился в тень, нащупал рукой какую-то нишу, и втиснулся в нее. Дверь открылась, Житник ступил на пассерель и огляделся. Вернувшись в комнату, он сказал:

— Вот, в общем, и все пока что, друзья мои. Встретимся через неделю, как договаривались. Надеюсь, неделя — достаточный срок, чтобы определиться. Доброй ночи.

Хелье слышал, как Житник ступает по пассерелю, как спускается по лесенке, как оставшиеся прикрывают дверь. Все стихло. Это могло быть ловушкой — Житник мог подождать, пока подслушивающий снова присядет у двери, с тем, чтобы, бесшумно поднявшись по лесенке, приставить к горлу подслушивающего сверд. Но нет — Житник был слишком большой для такого маневра, а лесенка узкая и шаткая. Хелье вышел из укрытия и снова присел у скважины.

— …ничего не значит! — услышал он голос первого собеседника. — Житник, поговаривают, сын Добрыни!

— Слухи, — возразили ему. — Не следует верить слухам. Еще неизвестно, кто эти слухи распустил — может, сам Житник. Так что же мы решим, друзья?

— Житника интересы города и народа не волнуют. Он сам по себе.

— Это так, но это можно использовать в наших целях.

— Это опасно.

Хелье понял, что ничего эти люди не решат, ни сейчас, ни через неделю. Он хорошо знал цену этой вечно ворчащей перманентной оппозиции. Говорят, говорят — а толку никакого. Выждав еще некоторое время, он спустился вниз — и очень вовремя.

Осушив очередную кружку, Дир бросил ее небрежно на пол, а затем неожиданно обнял сидящую рядом и делающую ставки болярыню, провозгласив патетически:

— Полюбил я тебя!

— Немедленно отстань! — возмутилась болярыня, отстраняясь.

— Да ты не волнуйся…

Она хлопнула Дира по щеке. Дир в свою очередь отстранился, прикрыв глаза, будто смакуя дорогое вино.

— Ага, — обрадовался он. — Стало быть, не желаешь со славянином ложиться, печенежская подстилка.