Мизинов вышел из душной фанзы на свежий ночной воздух. Небо чернело над поселком, ночь была звездная и холодная. Невдалеке пофыркивали кони да переговаривались казаки. Где-то в отдалении стонала выпь. В траве стрекотали кузнечики. Мизинов курил и слушал ночь. Но величавая тишина ее и спокойствие, царившее в природе, мало гармонировали с надсадной тяжестью в груди генерала.
Он вернулся в фанзу. Старик собирал по углам пучки засохших трав и складывал их в огромный таз, стоявший посреди помещения. Кандауров помогал ему. Увидев Мизинова, вахмистр пояснил:
— Он готовит благовония к завтрашним похоронам. Родственники приедут утром, за ними уже послано. Старший сын сейчас на охоте, к утру будет вместе с матерью и сестрой. Он заберет их в поселке у родственников. Нам постелили в сарае для лошадей. Туда можно отвести и наших коней. Там тепло и спокойно. В прошлый раз мы тоже там заночевали. А в фанзу сейчас занесут тело Ойхэ. В одном помещении с покойником нельзя спать никому. Даже старик уснет с нами в сарае…
7
Этой ночью возле скобяной лавки купца Усцелемова остановилась лошадь, запряженная в повозку — обычную, ничем не примечательную телегу с наращенными бортами и брезентовым тентом, каких в то время в Харбине встречалось по десятку на каждом перекрестке. Из-под брезента на мостовую выпрыгнул высокий мужчина в дождевике с опущенным капюшоном, осторожно оглянулся и решительно направился к дверям лавки.
На тихий стук дверь подалась, с тяжелым ворчаньем распахнулась, и на крыльцо вышел Зарядько в накинутой на плечи кацавейке. Пропустив гостя в дверь, он внимательно осмотрелся и прикрыл дверь.
В торговом зале гость скинул дождевик и оказался в добротном английском френче с большими накладными карманами на груди и по бокам. Он достал из нагрудного кармана пачку папирос и закурил. Потом плюхнулся на стул и спросил негромко:
— Ну что, Никанор, замок сменил?
— Сменил-с.
— Как обошлось-то? Ведь, поди, охрана не дремлет?
— Я ведь вырос среди маньчжуров, — усмехнулся Зарядько. — Кошкой пройду, комаром пролечу… Тут, однако-с… — замялся он.
— Ну, что еще? — нетерпеливо оборвал гость.
— Сменить-то сменил, да они заметили подмену, — скороговоркой зашептал Никанор. — Новый навесили-с-
— Вот ведь дьявол! — гость нетерпеливо привстал со стула.
— Успокойтесь, успокойтесь, дубликат у меня имеется-с, — Зарядько вытащил из кармана ключ на колечке и покрутил им в воздухе.
— Второй ключик у хозяина-с, но его нет, — тараторил приказчик. — Уехал в тайгу, мальчонку тут одного хоронить. Нескоро будет.
— Сегодня сумеем?
— Казаков, как обычно, двое-с, — шептал Зарядько, — но ведь они практически не спят, не спят они… Все разговаривают, к тому же лампу вторую теперь на самый люк поставили и топчан свой поближе подвинули. Теперь уж там все освещено, сплошь. Теперь в темноте не подкрасться, как в тот раз. Не знаю, право, как и быть-то-с…
— Да, вот незадача, — сплюнул гость на пол. — Сюда-то не заглянут? — осторожно заозирался он по сторонам.
— Будьте покойны, будьте покойны, у них служба-с. Они сюда только по моему звоночку, по звоночку могут-с.
— Остальные спят?
— Спят-с. Только еще двое в карауле, но это у противоположных ворот, где извозчичья контора-с…
Гость встал, походил из угла в угол, осторожно ступая по паркету. Вынул из кармана брегет, откинул крышку, взглянул на циферблат.
— Времени у нас час, — отчеканил он. — Через полчаса золото должно быть погружено.
— Как же можно-с, как можно-с? — испуганно залепетал Зарядько. — Не стрельбу ведь поднимать! Их ведь сорок человек! Перерубят и не вздрогнут. Звери, звери-с!..
— Не тараторь! — резко оборвал его гость. — Пожар устроить сможем?
— То есть как пожар? — выпучил глаза приказчик.
— Ну да — пожар, обыкновенный пожар. С той стороны, с извозчичьей.
— А, понимаю, понимаю-с, — забегал по комнате Зарядько. — Отвлечь, значит, внимание, бдительность усыпить. Понимаю. А потом — раз! — и к погребку-с! Понимаю. Нет-с! Не выйдет! Все одно они подвал не кинут. Двое все равно останутся!
— Двое — не сорок! — улыбнулся гость. — Нас ведь тоже двое, так? — он вынул из-за пазухи увесистый браунинг и протянул приказчику.
— Вы и меня? — раскрыв глаза, в ужасе отодвигался Зарядько от оружия. — И меня-с? Н-н-нет, увольте-с. Я, разумеется, вашу идеологию уважаю и разделяю даже, но чтобы… смертоубийство… нет-с!
— Деваться тебе некуда, — с ледяной улыбкой гость взглянул в глаза Зарядько, и тот потупился, отступил, в изнеможении опустился на стул и взял пистолет:
— Что надо сделать?
— Вот так-то лучше, дорогой. Рванье какое-нибудь найдется? Старая одежда, тряпки? И керосину бутыль.
Приказчик кивнул и, вскочив, кинулся в кладовую. Вынес оттуда ворох тряпья, скинул на пол, потом принес огромную, с ведро, стеклянную бутыль.
— Все в телегу, — приказал гость, — и быстро задворками к тем воротам. Понял?
Зарядько закивал и кинулся таскать вещи к подводе. Потом вышли оба, и гость тронул кобылу. Переулками выехали в параллельную улицу и остановились метрах в ста от конторы.
— Давай, — кивнул гость приказчику, и Зарядько, суетясь, стал поливать хламье керосином. Бутыль дрожала в его руках, проливалось на тротуар.
— Да не суетись ты! — окрикнул гость. — И побыстрее все-таки.
Намоченное тряпье снесли к воротам. Прислушались. Во дворе едва переговаривались казаки.
— Наваливай вдоль ворот, — шепнул гость. Потом приказал поплескать из бутыли на забор. Когда все было готово, скомандовал:
— Возвращайся в контору и жди меня. Когда пламя примется, я подъеду и скажу, что делать.
Весь дрожа, Зарядько кинулся в лавку и стал молиться — впервые за два года, когда связался с этими… Он украдкой глянул на улицу, не услышал ли незваный гость его мыслей. Тот вскоре подъехал, забежал в лавку и сказал:
— Занялось. Быстро беги к казакам и поднимай их!
Зарядько пустился во двор, но гость окликнул его:
— Да ключ-то мне отдай!
Вбежав во внутренний двор, Зарядько заорал что было мочи:
— Братцы! Станичники! Горим! Ворота извозчичьи горят!
Караульные бросились к воротам, распахнули их пинками, густой дым повалил во двор.
— За водой в конец улицы! — кричал Маджуга, выбегая во двор и застегиваясь на бегу. — В цепочку! Передавать ведра! Живо!
Казаки дружно разобрались, и вскоре первые выплески с шипением ворвались в густое, расползающееся пламя.
— Добро, — кивнул Маджуга и вдруг покрылся испариной: — А-а-а! Язвить тя! — и бросился к хранилищу.