— Керосинка одна у вас! — генерал ткнул пальцем в слабо коптящий светильник. — А что там творится — не видно. Как мы это упустили?.. Срочно к люку керосинку, чтоб все видно было!
— Лександра Петрович, да не было никого, — пытался убедить генерала Маджуга. — Люди-то мои не отемнели
[15] еще! Увидят и не в такой тьме!
— Увидеть-то увидят, не сомневаюсь, — задумчиво произнес Мизинов. — Да только могут не услышать.
— Мои-то?
— Видишь ли, Арсений, забайкальцы, конечно, — зоркие, чуткие люди. Но есть похлеще их, ты уж не обессудь, кто не только барабан в сердечко, как ты говоришь, но даже муху пролетевшую — и ту услышит.
— Кто же это? — опешил Маджуга.
— Мы на чьей земле живем? — вопросом ответил Мизинов.
— На манджурской, выходит, — пожал плечами Маджуга.
— Ну вот. А маньчжуры чем испокон занимаются?
— В фанзах живут, — ответил хорунжий. — Бабы по хозяйству, а мужики в лесу всю жизнь, на охоте…
— А охотники обладают острым…
— Слухом, знамо дело… Это что же получается… — залепетал было Маджуга, но Мизинов прервал его:
— Скверно получается, Арсений. Едем на Пристань! Живо! А вы, — обернулся он к казакам, — зовите Кандаурова. Ревизию здесь самую дотошную! Замок сменить. Новый у Зарядько возьмите, скажите, я приказал. Ключ Кандаурову, потом заберу! Поехали! — бросил он хорунжему.
Обратно неслись взапуски. Мизинов посадил Маджугу на козлы и передал ему вожжи, чтобы по пути спокойно все обдумать. Хорунжий поначалу нахлестывал Бурку что есть мочи, пока генерал не одернул его:
— Полегче, Арсений! Ты не только лошадь загонишь, но и мои мысли порастрясешь!
Маджуга умерил пыл и, обернувшись, спросил Мизинова:
— Так что это выходит-то, Лександра Петрович? Значит, этот китайчонок ваш пакостит? Говорил ведь вам — не привечайте его!
— Он не знает про золото, Арсений, — успокоил Мизинов, но так неуверенно, что, похоже, и сам сомневался в сказанном: — Хотя, возможно, проведал как-нибудь… Прискорбно, но, видимо, я прав — подлость в природе человеческой…
— Да я бы ему за такие дела, знаете что?! — вспыхнул хорунжий, потряс кнутом в воздухе и снова легонько опустил его на спину и без того взмыленной Бурки:
— Давай, родимая, помалясь!.. Э-эх, люди! Хлебом не корми — дай напакостить! Я вон надысь
[16] купчишке одному помог от пьяных китайцев отбиться, а то б замордовали его совсем. Они ведь ноне-то, как не стало нашей собственной охраны на дороге, совсем буйными стали. Так что бы вы думали? Он сам же меня и обругал за то, говорит: «Теперь, такой-сякой, у меня работать на складе будет некому!» А у самого рожа что слива переспелая, того и гляди отвалится, уж так созрела, так созрела! — Маджуга весело, в полный голос захохотал, в который, наверное, раз вспоминая ту пьяную драку.
— Ты бы поменьше ввязывался в разные приключения, — упрекнул Мизинов. — Не хватало нам еще лишних проблем. Сам ведь знаешь, какая ответственность на нас.
— Еще бы не знать, Лександра Петрович. Да вы будьте покойны — с моими станичниками ничегошеньки с хранилищем нашим не станется, один Кандауров чего стоит! Ему проще шипишку подкараулить, чем предать, не такой он человек, мой Спиридон Лукич…
— Ей-Богу, Арсений, чтоб тебя понимать, надо толмача при себе держать. Ну что вот ты сейчас сказал? Какое такое выраженьице опять ввернул, а?
— Шипишку-то подкараулить? — дружелюбно улыбнулся Маджуга. — Да просто все — помереть, одним словом, по-нашему. Я к чему. Спиридону Лукичу — ему, значит, легче помереть, чем предать того, кому один раз поверил и доверился.
— Он ведь на Кавказе служил в германскую?
— Там. В пластунах. В разведку как-то их спосылали, в дальнюю. В самую Персию. Так добрались аж до этой, как ее… ну, где рай-то земной…
— В Месопотамию, наверное? — рассмеялся Мизинов.
— Во-во, туда! И встретились, значит, с агличанскими войсками, что и было им наказано. То бишь, как это по-военному-то, Лександра Петрович?
— Установили контакт с передовыми частями англичан. Они были нашими союзниками в той войне.
— Были, Лександра Петрович, одно слово что были! Где они таперича? Нет чтобы помочь по старой памяти…
— Всяк любит каштаны из огня таскать чужими руками, Арсений. Да и в минувшей войне…
Мизинов не договорил. Папаха слетала с головы Маджуги и ударилась в лицо генералу. Лошадь брыкнула в сторону, а вдалеке отчетливо всхлипнул плескучий выстрел.
— Тпр-р-р-р! — хрипел Маджуга, натягивая поводья и заваливаясь за облучок. — Лександра Петрович, живы?
— Жив, Арсений, твоими молитвами, — Мизинов даже пригнуться не успел, понимая, что теперь и незачем: выстрелы исподтишка никогда не повторяются.
Маджуга выскочил из брички, под огромными сапожищами захрустела дресва
[17].
— Из трехлинейки, — пробормотал он, подобрав папаху и натягивая ее на затылок.
— Издалека, — кивнул Мизинов. — Ближе подобраться не рискнули.
— А может — не смогли?
— Кто бы им помешал? Хотели бы убить — непременно подкараулили бы. Хоть за тем вон взлобком. Ан, нет, не посмели. Выходит, просто пугают нас. Но зачем? — Мизинов уже обращался не столько к хорунжему, сколько размышлял вслух. Он знал по опыту: решение нужно принять в первые же секунды после непредвиденного события. Как правило, это решение и оказывается верным…
— Однако нет, не пугают, Арсений, не пугают, — через секунду-другую уверенно резюмировал Мизинов. — Откуда пуля пришла?
Маджуга снял папаху и покрутил в руках.
— Вот дырка-то, — показал он. Под самой кокардой зияло аккуратное пулевое отверстие.
— Смотри, что получается, — Мизинов влез на козлы и взял вожжи в руки. — Ты сидел, верно?
— Ну да.
— Теперь смотри. Мы с тобой примерно одного роста. На каком уровне сейчас моя голова?
— На уровне лошадиной гривы, Лександра Петрович.
— То-то и оно! Стреляли не в тебя, могу успокоить. Впрочем и не в меня…
— В кого же тогда? — оторопел Маджуга и стал озираться по сторонам.
— Ты прав, Арсений, третьего здесь нет, — улыбнулся Мизинов. — Но нет третьего человека, — он сделал ударение на последнем слове.
— Любите вы, Лександра Петрович, загадками говорить, — скривился Маджуга в простоватой гримасе.