Замечу лишь, хотя наверняка после этого вы посчитаете нас народом крайне диким и недалеким, что мы принесли в жертву также и примерно сорок попавших нам в руки испанских лошадей. Глупость, конечно, но, видите ли, тогда у нас не было уверенности в том, что и они тоже не являются своего рода христианами. Кстати, должен сказать, что лошади встретили Цветочную Смерть с гораздо большим достоинством, чем испанцы, которые отчаянно бились и вырывались, когда их раздевали, орали, вопили и упирались, когда их волокли по лестницам, и плакали, словно дети, когда их укладывали на алтари. Наши воины узнали некоторых из белых людей, которые храбро сражались с ними, так что после того, как жертвы умерли, их бедра отрезали, чтобы сварить и…
Хорошо, господа писцы, возможно, вас будет не так мутить, если я скажу, что большинство тел было без всяких церемоний скормлено животным из городского зверинца…
Так вот, мои господа, теперь я обращусь к иным, не столь радостным событиям той же ночи. Мы радостно благодарили богов за избавление от чужеземцев, и нам даже невдомек было, что наши союзники на материке так и не уничтожили их до конца.
Кортес еще предавался мрачным раздумьям в Тлакопане, когда прямо на него выскочили стремительно бежавшие на север под натиском шочимильков и чалька остатки отрядов его союзников аколхуа и тотонаков. Кортесу и его офицерам с помощью Малинцин, которой, несомненно, никогда еще в жизни не доводилось так орать, удалось остановить это беспорядочное бегство и восстановить некое подобие порядка. Потом Кортес и испанские солдаты, кто верхом, кто пешком, кто с трудом ковыляя, а кто и вовсе на носилках, прежде чем их успели нагнать преследователи, повели отряды своих союзников дальше на север. А преследователи эти, видимо полагавшие, что беглецами займутся другие силы Союза Трех, и, возможно, торопившиеся и сами поскорей отпраздновать победу, спокойно дали беглецам уйти.
Где-то уже на рассвете, находясь у северного берега озера Сумпанго, Кортес сообразил, что движется позади наших текпанеков, которые, продолжая преследовать отступавших тлашкалтеков, с неудовольствием установили, что неприятель теперь находится не только спереди, но и сзади от них. Решив, что главное сражение пошло не совсем так, как задумывалось, текпанеки отказались от дальнейшего преследования, разбежались в стороны от дороги и направились домой, в Тлакопан. Кортес, очевидно, нагнал своих тлашкалтеков и снова оказался во главе единой, пусть и уменьшившейся в числе и обескураженной поражением армии. Впрочем, возможно, он почувствовал облегчение, узнав, что его лучшие союзники тлашкалтеки — а они действительно были замечательными бойцами — понесли наименьшие потери. Могу представить себе, какие мысли роились тогда в голове Кортеса: «Если я доберусь до Тлашкалы, то ее старый правитель Шикотенкатль увидит, что я сохранил большую часть его воинов, а потому не станет слишком уж на меня сердиться и не сочтет меня никчемным неудачником. Возможно, мне даже удастся уговорить его предоставить всем нам убежище».
Таким ли, иным ли был ход его рассуждений, но Кортес повел-таки жалкие остатки своего воинства вдоль северного берега озера в сторону Тлашкалы. Поход был нелегким, некоторые из раненых умерли в пути, к тому же все войско страдало от голода и жажды, ибо их командир благоразумно сторонился городов и селений и вел людей глухоманью, а там ни отобрать, ни купить еду было не у кого. Питаться приходилось дикорастущими плодами и теми тварями, которых удавалось добыть, а когда совсем «припекло», испанцы убили и съели нескольких своих драгоценных лошадей и собак.
Только один раз за весь тот долгий поход им снова пришлось отбиваться от неприятеля. У подножия восточных гор их перехватили сохранявшие верность Союзу Трех аколхуа из Тескоко, но этим воинам недоставало сильного вождя и воодушевления. Сами они от испанцев не натерпелись, поэтому особой ненависти к ним не испытывали и сражались так, будто вели Цветочную Войну. Поэтому, удовлетворившись захватом некоторого количества пленных (думаю, по большей части тотонаков), аколхуа ушли к себе в Тескоко, чтобы отпраздновать собственную «победу». Таким образом, за время, прошедшее между бегством из Теночтитлана в Ночь Печали и прибытием двенадцать дней спустя в Тлашкалу, армия Кортеса серьезных потерь не понесла. Недавно обращенный в христианство правитель этой страны, престарелый и слепой Шикотенкатль, принял Кортеса с неподдельным радушием, позволил ему расквартировать войска в своей столице и разрешил им оставаться там столько времени, сколько потребуется. Но на следующее утро после Ночи Печали, когда жители Теночтитлана в сиянии рассвета положили первого испанского ксочимикуи на жертвенный камень на вершине Великой Пирамиды, никто из нас даже не подозревал обо всех этих неблагоприятных для Мешико событиях.
Той же памятной ночью происходили и иные события, если и не слишком печальные, то такие, над которыми всяко стоило призадуматься. Не только народ Мешико, как уже говорилось, потерял своего Чтимого Глашатая Мотекусому, но и Тлакопан лишился своего правителя Тотокуиуиацтли, погибшего в ходе ночных боев. Да и вдобавок еще и Чтимый Глашатай Какама из Тескоко, возглавивший тех аколхуа, которые тайно пришли в Теночтитлан, чтобы помочь изгнать белых людей из города, был найден среди множества мертвых, когда наши рабы приступили к малоприятной, но необходимой работе по очистке Сердца Сего Мира. Ни по Мотекусоме, ни по его племяннику Какамацину никто особо не убивался, но вот в том, что всех трех Чтимых Глашатаев нашего союза угораздило расстаться с жизнью в одну ночь, кое-кто усмотрел дурное знамение. Разумеется, Куитлауак сразу же занял опустевший трон Мешико, хотя, с учетом всех сопутствовавших этому событий и множества неотложных дел, церемонию вступления его в должность пришлось скомкать. Ну а народ Тлакопана выбрал в качестве замены своему убитому юй-тлатоани его брата Тетлапанкецали.
Избрание нового Чтимого Глашатая Тескоко оказалось далеко не столь простым делом. Законным наследником трона являлся принц Черный Цветок, которого с радостью поддержало бы большинство аколхуа, не свяжись он с ненавистными белыми людьми и не выступи открыто против Союза Трех. В таких обстоятельствах Изрекающий Совет Тескоко, с учетом мнения Чтимых Глашатаев Теночтитлана и Тлакопана, решил намеренно назначить правителем какого-нибудь столь никчемного человека, чтобы тот, именно в силу своей слабости, устроил бы как временная фигура всех, но при этом мог бы быть легко заменен, когда настанет время, настоящим вождем. Нового правителя Тескоко звали Коанакочцин, и покойному Несауальпилли этот ничем не примечательный человек доводился, кажется, племянником. Кстати, как раз по причине внутреннего раскола и отсутствия сильного, всеми признанного вождя воины аколхуа, преследуя тогда войско Кортеса, и не добили испанцев, ограничившись захватом пленных. Увы, никогда уже больше аколхуа не проявляли ту высокую доблесть и тот воинственный пыл, которыми я так восхищался много лет назад, когда Несауальпилли вел всех нас против тлашкалтеков.
Кроме того, в Ночь Печали случилось еще одно загадочное происшествие: никто не заметил, как это произошло, но мертвое тело Мотекусомы, лежавшее в тронном зале, исчезло, и больше его никто не видел. Я слышал множество предположений о том, что же с ним стало: якобы наши воины, взявшие дворец штурмом, в ярости расчленили его, изрубили, превратили в фарш и беспорядочно разбросали; будто бы его жены и дети тайком унесли труп, чтобы похоронить правителя подобающим образом; что верные жрецы забальзамировали Чтимого Глашатая и силою волшебства вновь вернут его к жизни, когда вы, белые люди, уйдете и мешикатль опять станут править своей страной. По моему же разумению, все обстояло проще: труп Мотекусомы не отличили от трупов множества погибших во дворце воинов тлашкалтеков и вместе с ними отправили в зверинец — на корм хищникам. Но мне кажется весьма символичным, что смерти Мотекусомы сопутствовали те же неопределенность и нерешительность, что были присущи ему всю жизнь, так что даже место его упокоения осталось неизвестным, подобно местонахождению несметных сокровищ, которые бесследно исчезли той же самой ночью из сокровищницы Мешико.