Ацтек. Том 2. Поверженные боги - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 125

В то же самое время на испанцев с обеих сторон обрушился град стрел. Куитлауак предусмотрел все, и теперь к дамбе подошли каноэ, полные лучников. Кортес предпринимал отчаянные попытки прорваться, да и что еще ему оставалось? Поскольку лошади, самое ценное военное имущество, на дамбе превращались в наиболее заметные мишени, он приказал всадникам силой заставить животных прыгнуть в воду, а затем попрыгать туда самим: Кортес хотел, чтобы лошади выплыли к берегу и вынесли держащихся за них хозяев. Малинцин сиганула вместе с ними и добралась до берега.

Потом Кортес и его оставшиеся командиры постарались сделать отступление испанцев по возможности упорядоченным. Те, у кого были арбалеты и исправные аркебузы, стреляли из них наугад в темноту по обе стороны насыпи, в надежде попасть в кого-нибудь на каноэ. Пока часть испанцев сдерживала преследователей мечами и копьями, остальные, преодолев первый проход, толкали сани к следующему. От Тлакопана солдат Кортеса отделяло еще два таких прохода. Первый они преодолели успешно, но затем наши люди захватили сани-мостки, так что дальше испанцы отступали уже без них. Лишившись саней, они сгрудились у края второго прохода и под напором наших воинов начали падать в воду.

Вообще-то в такой близости от берега, где глубина была невелика, даже не умевший плавать человек мог добраться до суши, постоянно отталкиваясь от дна и подпрыгивая, чтобы держать голову над водой. Но испанцы были закованы в тяжелые доспехи да к тому же еще нагружены золотом; попав в воду, они начинали отчаянно барахтаться. А тем временем их товарищи, шедшие вслед за ними, не колеблясь, наступали на первых, пытаясь прыжками преодолеть расстояние до берега. Таким образом, многие из упавших в воду утонули, а тех, что упали самыми первыми и оказались внизу, как мне думается, глубоко втоптали в илистое дно. По мере того как все больше и больше испанцев падало и тонуло, груда трупов росла, пока не образовался целый завал из человеческой плоти. Именно по нему и перебрались на ту сторону последние уцелевшие испанцы. Только один из них совершил переправу без паники, с блестящим мастерством, которое привело наших воинов в такое восхищение, что у нас до сих пор говорят о «прыжке Тонатиу». Когда Педро де Альварадо подтолкнули к краю, он был вооружен только копьем. Повернувшись спиной к нападавшим, этот силач уперся копьем прямо в барахтавшихся в воде, тонущих людей и, оттолкнувшись, совершил мощный прыжок. Облаченный в тяжелые доспехи, несомненно очень уставший и, скорее всего, раненый, он тем не менее перелетел через широкий канал и благополучно приземлился на той стороне.

Всё, на этом наши воины прекратили преследование. Они изгнали последних чужеземцев из Теночтитлана на территорию текпанеков, где, как предполагалось, тех либо перебьют, либо возьмут в плен. Мешикатль повернули назад и пошли обратно по дамбе, на которой уже восстанавливали мосты через лодочные проходы, выполняя по пути работу «вяжущих» и «поглощающих». Мешикатль подбирал и павших товарищей, а раненых белых людей или забирали с собой, чтобы впоследствии возложить на жертвенный алтарь, или, если было ясно, что тем все равно не дотянуть до церемонии, милосердно приканчивали обсидиановыми клинками.

Кортес и спасшиеся с ним беглецы в поисках отдыха и передышки направились в Тлапокан. Возможно, тамошние текпанеки и не были столь отменными бойцами, как оставленные Кортесом в этом городе тлашкалтеки, но зато они прекрасно знали местность, не говоря уже о численном превосходстве. Когда Кортес подошел к городу, его союзников уже вытеснили оттуда и гнали на север, к Аскапоцалько. Однако поскольку все текпанеки были заняты преследованием, испанцы получили временную передышку, чтобы перевязать свои раны, оценить сложившуюся ситуацию и решить, что делать дальше.

Спастись удалось не только самому Кортесу, но и его главнейшим помощникам — Альварадо, Нарваэсу, даже Малин-Дин, — однако его армии больше не существовало. Совсем недавно он торжественным маршем вступил в Теночтитлан во главе примерно полутора тысяч белых солдат. Выйти оттуда посчастливилось приблизительно четырем сотням. Уцелело также и около тридцати лошадей, часть которых спаслись сами, сбежав с площади и с перепугу переплыв озеро.

Кортес не имел ни малейшего представления о том, где его местные союзники и как обстоят у них дела. Ясно было только одно: они тоже обратились в бегство перед исполненными жажды мщения армиями Союза Трех. За исключением упоминавшихся уже тлашкалтеков, войска остальных союзных испанцам племен, располагавшиеся на побережье южнее, сейчас гнали на север — как раз к тому месту, где Кортес сидел в унынии и скорби.

Рассказывают, что это было именно так. Что Кортес сидел тогда с таким видом, будто он никогда уже не поднимется снова. Сидел, прислонившись спиной к одному из «старейших из старых» кипарисов, и плакал. Уж не знаю, что белый вождь оплакивал в первую очередь — сокрушительное свое поражение или же потерю сокровищ, — но только недавно это историческое дерево обнесли изгородью, превратив его, таким образом, в памятник. Возможно, если бы мы, мешикатль, продолжали вести исторические хроники, это событие получило бы у нас иное название, скажем, Ночь Последней Победы Мешико, но теперь историю пишете вы, испанцы, так что, наверное, та дождливая и кровавая ночь, по вашему календарю с тридцатого июня на первое июля одна тысяча пятьсот двадцатого года, навечно останется в памяти как «La Noche Triste» — «Ночь Печали».

* * *

Правда, во многих отношениях эта ночь была не столь уж счастливой и для Сего Мира. Как же мы ошиблись тогда, не став преследовать белых людей и их приспешников с тем, чтобы перебить всех до последнего человека. Увы, воины Теночтитлана понадеялись на своих союзников и вернулись в город, чтобы отпраздновать бесспорную и казавшуюся тогда окончательной победу. Все жрецы и большинство горожан были все еще заняты на той показной церемонии у пирамиды Тлателолько, а узнав радостное известие, всей толпой двинулись к Сердцу Сего Мира, дабы почтить и возблагодарить богов по-настоящему. Даже мы с Бью, услышав радостные крики возвращавшихся воинов, вышли из дома, чтобы присоединиться к ликующим согражданам, а сам Тлалок, желая дать людям возможность лучше видеть происходящее, прекратил ливень и убрал свою дождевую завесу.

В обычное время мешикатль не решились бы совершать на центральной площади какие бы то ни было обряды до тех пор, пока не отскребли ее дочиста, не оставив ни пылинки, ни пятнышка, дабы вид сияющего чистотой Сердца Сего Мира мог порадовать взоры богов. Но в ту ночь факелы и курильницы освещали огромную площадь, более походившую на чудовищных размеров свалку. Повсюду валялись мертвые тела, отдельные их части и груды вывалившихся внутренностей. И если цвет кожи трупов различался, то потроха, серо-розоватые и серо-голубые, оказались одинаковыми у всех. Сломанное и брошенное оружие было разбросано среди куч навоза, оставленных перепуганными лошадьми, и человеческих испражнений, ибо многие умирающие непроизвольно опорожняли кишечник. Ко всему этому добавлялись еще грязные, вонючие постельные принадлежности, одежда и прочие зловонные свидетельства пребывания испанцев. Никогда прежде в преддверии церемонии Сердце Сего Мира не бывало столь загаженным, однако ни жрецы, ни стекавшиеся туда отовсюду простые горожане не сетовали по поводу грязи и нечистот. Все полагали, что в данном случае плачевное состояние площади не оскорбит наших богов, поскольку те, кого мы победили, были не только нашими, но и их врагами. Помню, как огорчались почтенные писцы, слушая мои описания жертвоприношений, даже несмотря на то, что жертвами были богопротивные, презираемые Святой Церковью язычники. Потому я тем более воздержусь от подробного рассказа о церемонии предания смерти ваших братьев-христиан, начавшейся с восходом солнца-Тонатиу.