Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века | Николай Воскресенский | страница 182 | LoveRead.ec

Также, полагаем, нельзя считать обоснованными утверждения некоторых русских ученых, специалистов разных отраслей права, церковного и государственного, о том, что взгляды Петра на церковь сложились, а реформа высшего церковного управления была им проведена под влиянием немецких государственных порядков и протестантского учения. Так, профессор М. И. Горчаков в своем курсе «Церковного права»^[1597] высказывает такое мнение: «Преобразователь смотрел на церковь не как на общество, существующее для своеобразных целей, а как на совокупность предметов, подлежащих вéдению сколько церковной власти, столько же и государственной. Взгляд этот выработался под влиянием протестантских воззрений (cujus regio – ejus religio^[1598])». Это утверждение о влиянии протестантского учения на Петра и перестройку им отношений между верховной властью и церковью на основании приведенной латинской протестантской формулы перенесено в учебник советских вузов «История государства и права» С. В. Юшковым. «Петр I вместе с тем изменил и систему отношений между церковью и государством, – утверждает профессор Юшков и далее указывает источник его реформы: – В то время в протестантских государствах Западной Европы была наиболее распространенной так называемая территориальная система отношений. Она была основана на принципе, выражавшемся в латинской формуле: cujus regio, ejus religio (кому принадлежит территория, тому принадлежит и власть над церковью). По этой системе, царь считался не покровителем и не хранителем церкви, а ее главой»^[1599].

Не входя в разбор по существу суждений названных авторов двух различных учебников, мы вправе спросить: на каких собственноручных писаниях Петра или текстах его законов основывает первый автор свое утверждение, что русский реформатор смотрел на церковь не как на общество, а по-немецки – как на совокупность предметов, подлежащих ведению государственной и церковной власти? Или: как объясняет второй автор свое суждение, что царь, являясь главой церкви, мог не быть ее покровителем и хранителем, и что значит в таком случае «глава церкви»? Наконец, почему он же слова латинской формулы «ejus religio» переводит [как] «тому принадлежит власть над церковью»? Но дело даже не в том.

Оба автора приводят латинскую, заимствованную у протестантских немецких князей формулу как основание для преобразователя при перестройке им отношений между светской и церковной властью на Руси. Непонятно, зачем понадобилось русским ученым исконные русские явления, запечатленные в старинных памятниках русской письменности, приписывать влиянию немецких порядков? Приведем одно весьма яркое место из новгородской летописи, которое убедительнее, чем целые диссертации ученых-юристов, свидетельствует о том, что использование всей полноты власти великим князем московским в установлении, поддержании и защите религиозных порядков своей земли было явлением, обычным на Руси. «В лето 6949[-е] (1441[-е]. – Н. В.) ‹…› той же зиме приеха митрополит Исидор с осмого сбора на Русь из Рима, и нача зватися легатосом от ребра апостольского седалища Римьскыя власти и митрополитом Римьскым; и нача поминати папу Римьского в службе и иные вещи новые, их же николи же слышахом от крещениа Рускыя земля, а повеле в лячкых божницах рускым попом свою службу служити, а в рускых церквах – капланом; Литва же и Русь за то не изымашася»^[1600]. Как видно, митрополит Московский Исидор нарушил один из устоев православной веры, которую исстари исповедовала Русская земля, поэтому Русь и Литва не приняли нового установления. Каковы же были следствия самовольного деяния главы русской церкви и непризнания ее членами произвольных действий митрополита? Великий князь Московский как хозяин земли Русской и защитник православной церкви отстранил митрополита от кафедры и посадил его под арест: «В лето 6950[-е] (1442[-е]. – Н. В.) приехал митрополит из Литвы на Москву, и князь великый Василей Васильевич повеле ему служити; слышав от него в службе, что поминает папу Римьского, а не патриарха Царяграда и иных вещей много не по обычаю Рускыя земля, и рече князь великый: “При нашей братии, князей великых Рускыя земля, сего не бывало, и аз сего не хощу слышати” – и повеле жити ему в монастыре и приставом повеле стрещи его; он же избеже в Тферь и оттоле в Литву»^[1601].

Трудно с большей силой и категоричностью заявить о власти князя в делах церкви в пределах Русской земли, чем это сделал великий князь Московский Василий Васильевич, – много раньше, чем возник самый протестантизм в Германии. «…Аз сего не хощу слышати» – это свое отношение к незаконным действиям главы церкви русский князь заявляет не только от собственного лица, но и от имени всех князей Русской земли, княживших в ней со времени начала Русского государства: «При нашей братии, князей великых Рускыя земля, сего не бывало». Поэтому мало нового, сравнительно с приведенным выражением воли и власти своего предка, внес и проявил Петр, когда за подобные же «замахи» и одновременно за духовную немощь первосвятителей Русской земли не пожелал – «аз сего не хощу слышати» – в 1700 году указать преемника почившему патриарху и ввел управление церковью в общегосударственную систему. Итак, не по латинскому рецепту немецких протестантских князей, а «по обычаю Русской земли» и по указаниям русского здравого смысла и политического чутья действовал Петр, когда производил реформу государства и церкви на Руси.

Переходим к изучению в русском правотворчестве заимствований из других, указанных выше, государств Западной Европы, а именно Голландии и Дании. Эти государства оказали влияние на русские законы только в отдельные моменты и на единичные законодательные акты. Остановимся сначала на Голландии, и прежде всего на ее влиянии на городскую реформу Петра I.

В Московском государстве, как и в государствах Западной Европы, разложению феодальных порядков сопутствовали и содействовали наряду с другими явлениями рост и укрепление городов. Города Московского государства в XVII и следующем, XVIII веке нуждались в ограничении феодальных прав землевладельцев и в установлении государственных порядков, при которых торгово-промышленное население могло бы жить без стеснений и вести свои дела свободно, без помех и ограничений. Еще в [первой] половине XVII века, при выработке Соборного уложения, города добились целого ряда постановлений, направленных к обеспечению своих нужд, предварительно намеченных и выраженных в челобитьях посадских людей. В следующее полустолетие наметились и выявились уже новые потребности, нуждавшиеся для своего удовлетворения, с одной стороны, в устранении препятствий и, с другой, в организации общественных сил для удовлетворения этих новых потребностей и интересов.