Последний бой Пересвета - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Беспалова cтр.№ 30

– Стой! – кричал ему вслед Лаврентий. – Не ввязывайся! Ты без доспеха!

Ослябя знал: и Дубыня, и верный Лаврентий не ослушаются приказа. Он найдет их в лесу живыми. А пока – Погибель его имя. Неминуемая, неотвратимая Погибель.

Ослябя врубился в схватку, сея смерть и увечье. Странный меч с небывалой легкостью рассекал плетение кольчуг, разрубал кости, без задержки, словно воду, пронзал плоть. С головы до пят залитый кровью, оглохший от воплей боли и ужаса, перепрыгивая через мёртвые тела, Ослябя наконец добрался до своих.

Дмитрий Ольгердович, хоть и раненый, но держался молодцом. Превозмогая боль, он неутомимо отражал удары наседающих противников.

– Надо уходить! – прохрипел он, завидя Ослябю. – Отступаем в лес!

Но Ослябя не мог остановиться. Лица врагов превратились в неподвижные маски, подобные изображениям злых божеств на языческом капище. Он чуял лишь запах крови, слышал только лязг металла, видел только окровавленное острие своего меча. Наконец битва утихла. Они стояли полукругом, подпирая спинами древки стягов литовского и брянского. Вокруг них, в лужах крови испускали последние вздохи поверженные враги. Остатки передового полка московского войска на рысях уходили в сторону Любутки. Оттуда, с противоположного берега реки, трубили им отступление.

Алёша Ротарь в изнеможении упал на колени. Алые струйки окрасили его молодую бороду в бурый цвет, кровь капала на чеканный нагрудник. Алёша выпустил древко из ослабевшей руки, но Федька Балий не дал упасть стягу любутской дружины.

– Чего застыл, Ослябя? – прохрипел Дмитрий. Князь уже спешился. Его конь был тяжко ранен и едва держался на ногах. Шестеро оставшихся в живых дружинников, все пешие, все раненые, пятились к лесной опушке, с опаской посматривая в сторону Любутки. Оттуда явилась к ним лютая смерть, в ту сторону умчались остатки передового полка московского войска.

– Пятеро моих и один твой – вот все, кто выжил, – Дмитрий стоял, тяжело опираясь на рукоять меча. – Остальные пали… А ты-то, Ослябя, в кровище весь, не ранен? Как уберёгся без доспеха?

– С Божьей помощью… – тяжело дыша, ответил Ослябя.

– Да и меч-то у тебя чудесный. Не видывал такого! Откуда?

– Погибель это. На поле подобрал. Уж не упомню где.

* * *

– Они налетели, как ураган… – бормотал Алёша, неслышно шагая следом за Ослябей.

И ведь как идет! Ранен, едва жив от усталости, а всё равно ни один сучок под ногой не треснет. Вот что значит Ольгердова выучка! Так всю жизнь его войско по лесам да по оврагам крадучись шатается. Но на этот раз вышла незадача. Как верно Дмитрий Иванович войско навстречу литвину вывел! Словно знал доподлинно, в какую сторону старый вояка покрадётся.

– Злые глаза, косые лица… – продолжал Алёша.

– Косые, говоришь? – переспросил рассеянно Ослябя. – Разве они татары?

– Татары не татары, но очень уж лютые. Так набросились, словно мы род каждого из них под корень извели. А что мы ищем, дядя Андрей? Не может быть, чтобы кто-нибудь из наших выжил. Всё пали, все…

И он наконец заплакал.

– Схорон тут мой, Алёша. Щит, меч, доспех, муки мешок и сторож при добре, – ответил Ослябя. – А пали не все. Егор да Лаврентий, да мы с тобой, чем не дружина? Ты ступай-ка, парень, вкруг лужка, по краю леса. Встреть Лаврентия с Егором. Потом ступайте вместе на луг. Надо тела земле предать. Там и я вас разыщу.

* * *

Острые сучья, покрытые иглами ветви шиповника, словно привязчивые попрошайки, хватали за одежду. Ноги проваливались в прогнившие стволы, лицо облепила паутина, но Ослябя всё шёл и шёл в кромешной тьме сквозь непролазные дебри. Полная луна освещая верхушки крон, оставляя подбрюшье леса на съедение ночной темени. Было так темно, что Ослябя не видел собственных рук. Но он так устал, что и света белого не взвидел бы. Так билась в ушах его кровь, что не слышалось ничего, кроме её биения. Это и позволило врагу подкрасться. Едва Ослябя остановился, чтобы перевести дух, кто-то цапнул его за спину между лопаток. Да так крепко цапнул, что зубами с треском выгрыз кус кафтана. Ослябя обернулся, занося клинок для удара и замер, едва сдерживая смех. Зыбкий лунный луч, чудом проникнув под сосновую крону, осветил вороно-пегую морду Ручейка.

– Ах ты, паршивец! Сторож ты мой родимый! Ну-тка, показывай, где мой схорон. Да не спеши так! Пусти в седло, я едва жив.

Ручеёк дрожал, скалился, чуя кровь, но Ослябю к схорону с доспехами и едой доставил исправно.

* * *

До полудня следующего дня хоронили убитых. Лаврентий несколько раз отлучался на берег – посмотреть, послушать. Неизменно доносил одно и то же: вражеская рать стоит на противоположном берегу. Выставили дозоры, жгут костры, не унывают, но и к решительным действиям переходить не собираются.

Едва успев смыть с тела вражескую кровищу и пропитанную смертью грязь заливного луга, Ослябя был вызван в великокняжеский шатер. И поделом же! Разве настало уже время скорбеть о павших? Разве не настал час для решительной битвы, для окончательной победы над зарвавшимися родичами? Ишь ты, осмелели! Вышли навстречу, да как далеко назади осмелились стены кремля оставить! А ну как удача – развесёлая вертихвостка – вместо лика прекрасного явит непутёвым смельчакам изуродованный гнойными язвами затылок? Неужто бесповоротно в силе своей уверились? Неужто Ольгерда Гедиминовича прехитрого, осторожного, осмотрительного победить надумали? Да как победить! В чистом поле, в открытом бою!

– Почему они больше не нападают?! – ревел Ольгерд. – Зачем стоят на берегу без движения? Ну что стоит умелому полководцу перевести войско через овраг, а?

Ольгерд сдал, постарел. Ослябе нечасто приходилось видеть великого князя Литовского и Русского с обнаженным челом, без шелома и даже без собольего картуза. Теперь же этот лысый, обрамленный белой куделью кудрей, испещрённый синими венами, костистый череп Ольгерда выдавал превеликие его года. Старший брат Ольгерда, Кейстут, огромной грудой восседал в походном резном дубовом кресле. Натруженные мечом, покрытые шрамами руки князя Жмуди, Троки, Гродно и Берестья сжимали порожний кубок. В неровном свете очага лицо Кейстута походило на изваяние Перкунаса – жестокого божества, пращура рода Гедиминовичей.

– На этот раз не удалось тебе, брат, навязать Московии свою волю, – молвил Кейстут. – Смирись и думай, решай, как дальше поступить. Что толку в бесновании твоем? Который день уж стоим мы на берегах невзрачной речки. Душа дела просит! Не переусердствовал ли ты, брат, в опасливости своей? Дай нам волю, и мы преодолеем овраг, схватимся с врагом, а там…

Речь Кейстута была самым неприятным образом прервана Андреем Полоцким.

– Перейти реку, дяденька?! – взревел седоволосый воитель, обращаясь к старшему родственнику. – Коли мы отважимся спуститься в болотистый овраг, местными пахарями речкой Любуткой именуемый, то он-то и станет для нас готовой могилой! Не допустит нас московское войско на другую сторону оврага! Ни за что не допустит! Не напрасно ли вы, мои старшие родичи, пренебрежительно величали Митькой Дмитрия Ивановича Московского, великого князя Владимирского? Не напрасно ли не приняли во внимание великую мудрость митрополичью?