Медный всадник - читать онлайн книгу. Автор: Полина Саймонс cтр.№ 88

После гибели папы у них стало на полкило хлеба меньше. Мама, сунув Татьяне двести рублей, велела купить еды. Все деньги ушли на семь картофелин, три луковицы, полкилограмма муки и килограмм белого хлеба, достать который было почти так же невозможно, как мясо.

Татьяна продолжала отоваривать карточки и, стоя в очереди, со стыдом думала о том, что, если бы они не сообщили сразу же властям о смерти отца, у них до конца сентября остались бы его карточки.

Ей и вправду было совестно собственных мыслей, но она ничего не могла с собой поделать.

Потому что, когда сентябрь сменился октябрем и острота страданий немного притупилась, пустота осталась прежней. Татьяна сообразила, что эта пустота не имела ничего общего с печалью. Виной всему был голод.

Ночь сгущается

1

Даже в самые теплые летние дни воздух в Ленинграде пронизан едва ощутимым холодком, словно Арктика постоянно напоминает северному городу, что зима и тьма таятся всего в нескольких сотнях километров. Даже июньские белые ночи отмечены этой прохладой. Но теперь, с наступлением октября, когда на одинокий и забытый Богом несчастный город каждый день падали сотни бомб и снарядов, а по ночам на улицах, кроме патрулей, не было ни единой души, воздух казался не просто холодным и ветер каждым своим дыханием предвещал не просто арктические морозы, а нес с собой ощущение отчаяния, безмерную безнадежность. Татьяна куталась в серое пальто, натягивала на голову старую Пашину ушанку и завязывала поверх рваный коричневый шарф, так что только нос оставался открытым. Несчастный нос, до чего же ему не повезло…

Нормы снова уменьшили: по триста граммов для Татьяны, мамы и Даши, по двести – для бабушки и Марины. Меньше чем полтора кило на всех.

Кроме хлеба, в магазинах не было ничего, да и за хлебом приходилось стоять с ночи. Ни яиц, ни масла, ни белого хлеба, ни сыра, ни сахара, ни мяса, ни круп, ни овощей, не говоря уже о фруктах. Как-то в начале октября Татьяна купила три луковицы и сварила суп. Довольно съедобный. Конечно, недосоленный, но Татьяна строго экономила соль.

Семья держалась только на запасах, но каждый вечер им приходилось открывать банку тушенки и с благодарностью вспоминать предусмотрительного деда. От привычки готовить на кухне пришлось отказаться, потому что запах распространялся по всей квартире и жильцы немедленно подтягивались поближе и просили поделиться.

Славин злорадно кудахтал, когда Даша бесцеремонно прогоняла попрошаек.

– Верно, девочка-припевочка, ешь свою тушенку. Ешь, не стесняйся. Я получил сообщение прямо из ставки фюрера. Герр Гитлер собирается отозвать своих солдат, как только у вас кончится последняя банка. Не слышали такого?

Он с истерическим смехом убегал, и эти сцены так действовали сестрам на нервы, что они купили маленькую печку-буржуйку, трубу которой Татьяна протянула в форточку. Буржуйка была хороша тем, что служила не только для отопления, но и для стряпни. К тому же топлива она требовала совсем мало, хотя и тепла почти не давала.

Александр по-прежнему был в Карелии. Дмитрий – в Тихвине. Известий от них не было.

На второй неделе октября сбылось давнее желание Антона: поблизости разорвался осколочный снаряд, и кусок металла впился мальчишке в ногу. Татьяны в это время на крыше не было. Узнав о случившемся, она тайком принесла Антону банку тушенки, и он, задыхаясь и чавкая, в мгновение ока проглотил содержимое.

– Антон, – упрекнула Татьяна, – а мама?

– Она обедает на работе. Суп. Иногда овсянка.

– Ну а Кирилл?

– При чем тут Кирилл? – нетерпеливо отмахнулся Антон. – Ты принесла ее мне или Кириллу?

Татьяне не нравился вид Маришки. Ее курчавые волосы стали выпадать. Каждый день Татьяна потихоньку варила ей овсянку, хотя знала, что так продолжаться не может: и без того родные злились на нее. В овсянку она клала немного соли и сахара, и даже в таком виде варево выглядело крайне неаппетитным. Но Маришка за несколько минут расправлялась с ним и, по-видимому, была не прочь съесть еще столько же. Наконец Татьяна отвела ее в детское отделение своей больницы. Последний квартал девочку пришлось нести: идти у нее сил не было.

Всего несколько лет назад Татьяна иногда, заигрываясь, забывала поесть. Опомнившись, она восклицала:

– О, я сейчас УМРУ с голоду!

Сметала со стола все, что перед ней ставили: суп, пирог или картофельное пюре, сыто отваливалась и объявляла, что наелась.

В сентябре подобное чувство было довольно слабым, зато значительно усилилось в начале октября. В желудке постоянно урчало, рот то и дело наполнялся голодной слюной. Она съедала бульон, черный, сырой, как земля, хлеб, овсянку и, отходя от стола, понимала, что по-прежнему УМИРАЕТ с голоду. Приходилось грызть насушенные ею же сухарики. Но мешок с сухарями катастрофически худел: слишком длинны были ночи после работы. Даша и мама тоже брали по горсти сухарей, уходя с утра. Бабушка, рисуя или читая, насыпала перед собой сухари. Марина тоже не отставала да еще ухитрялась таскать сухари для умирающей матери.

Когда они обзавелись буржуйкой, мать отдала Татьяне оставшиеся деньги, пятьсот рублей, и велела идти в коммерческий магазин и купить все, что сумеет. Магазин, тот, что около церкви Николая Чудотворца, был очень далеко, и, добравшись туда, Татьяна, обнаружила, как горько подшутила над ней судьба. Здание не только разбомбили, но рядом валялась табличка, датированная восемнадцатым сентября: ПРОДУКТОВ НЕТ.

Она медленно побрела домой. Восемнадцатого сентября, четыре недели назад, папа все еще был жив, а Даша собиралась замуж.

За Александра.

Дома мать, не поверив, что магазина больше нет, разозлилась и уже хотела было ударить ее, но почему-то опустила руку, что девушка посчитала чудом. Она подбежала к матери, обняла и прошептала:

– Мамочка, не волнуйся, я позабочусь о тебе.

Потом отдала деньги, положила полученный по карточкам хлеб на стол, взяла себе маленький кусочек и жадно съела по пути в больницу. Сейчас она была способна думать лишь о том, что скоро обед и она получит суп и, может быть, немного каши. В последнее время все мысли были исключительно о еде. Острый голод, не дававший покоя с утра до вечера, убивал остальные чувства. Идя на Фонтанку, она думала о хлебе, за работой – о завтраке, днем – об ужине, а после ужина – о сухаре, который съест перед тем, как лечь спать.

И только в постели она думала об Александре.

Как-то Марина предложила отоварить карточки вместо Татьяны. Та пришла в недоумение, однако протянула сестре карточки.

– Хочешь, пойду с тобой?

– Нет, – отказалась Марина. – Нужно же хоть чем-то вам помочь.

Пришлось долго ее дожидаться, прежде чем она пришла и положила на стол все, что осталось от их дневной нормы, – не больше пятисот граммов.

– Марина, – ужаснулась Татьяна, – а где остальное?