Медный всадник - читать онлайн книгу. Автор: Полина Саймонс cтр.№ 175

Я любил его. Где же справедливость, если такой хороший человек, как Петренко, умирает, а Дмитрий, искалеченный, хромой, все еще живет?

Хочешь знать, о чем я думал в той лодке?

Я думал, что просто обязан остаться в живых. Иначе ты никогда меня не простишь.

Но война – это огромная несправедливость. Хороший человек имеет столько же шансов погибнуть, как и плохой. А может, и больше.

Хочу, чтобы ты знала: если что-то со мной случится, не волнуйся о моем теле. Моя душа не возвратится ни в него, ни к Богу. Она прилетит прямо туда, где сумеет тебя найти. В Лазареве. Я не хочу быть ни с маршалами, ни с героями. Только с королевой озера Ильмень.

Александр»

3

Больше писем не было.

Август незаметно перешел в сентябрь, но писем по-прежнему не приходило. Татьяна из кожи вон лезла, по горло загружая себя работой, выполняя любое желание старушек, помогая односельчанам, читая книги, занимаясь английским, изучая Джона Стюарта Милля, громко произнося в лесу каждую его фразу и под конец понимая почти все. Только чтобы немного отвлечься. Хоть на минуту забыть.

А от Александра не было ничего. И ее мятущаяся душа снова не знала покоя.

В пятницу, когда все вязали теплые вещи для фронта, Татьяна, трудясь над свитером для Александра, молча сидела в сторонке. Но и здесь ее не оставили в покое. Ирина Персикова хотела знать, получила ли она письмо.

– Вот уже месяц как ни строчки, – тихо ответила за нее Наира. – И не нужно об этом. В Молотовском горсовете тоже ничего нет. Она ходит туда каждую неделю.

– Так или иначе, Господь с ним, – вставила Дуся.

– Не волнуйся, Танечка, – жизнерадостно утешила Аксинья. – Сама знаешь, как работает почта! Письма идут неделями.

– Знаю, – обронила Татьяна, глядя на спицы. – Я не волнуюсь.

– А вот знаешь, какой у нас случай был? До тебя здесь жила одна женщина, Ольга, и ее муж тоже был на фронте. Она ждала, ждала писем, и все напрасно. Плакала бедняжка, боялась, что он погиб, и представляешь, однажды приносят сразу десять писем!

– Здорово… – улыбнулась Татьяна. – Вот бы тоже получить десять писем сразу!

– Еще бы, детка! Так что потерпи, все обойдется.

– Да, так и было, – прошипела Дуся. – Она разложила письма по числам и стала читать, а в десятом командир сообщал, что ее муж убит.

Татьяна, побледнев, тихо охнула.

– Дуся! – вскрикнула Аксинья. – Ты что, спятила? Еще расскажи, как Ольга утопилась в Каме!

Татьяна отложила спицы.

– Вы уж тут без меня как-нибудь… справитесь? А я пойду. Пора готовить ужин. Я хотела испечь пирог с капустой.

Ворвавшись в дом, она немедленно бросилась к сундуку и вытащила Пушкина. Александр сказал, что деньги – в задней обложке.

Она долго смотрела на книгу, прежде чем осторожно разрезать бумагу бритвой. Деньги были там. Прерывисто вздохнув, она вытащила все, что лежало в книге.

И пересчитала.

Пять тысяч долларов.

Она даже не встревожилась.

Сложила пачечкой хрустящие банкноты.

Снова пересчитала, старательно отделяя каждую.

Десять бумажек по сто долларов.

Четыре бумажки по тысяче.

Пять тысяч долларов.

Она пересчитала еще раз.

Пять тысяч долларов.

Татьяна вдруг засомневалась: может, столько было с самого начала, и она просто ошиблась?

Она убедила бы себя… если бы только в мозгу не звучали слова Александра, эхом отдававшиеся в сердце: «Это последнее, что она оставила мне за несколько недель до ареста… Мы вместе спрятали деньги… Десять тысяч долларов… четыре тысячи рублей…»

Татьяна забралась на печку и уставилась в потолок.

Он сказал, что оставляет ей все деньги. Нет, не так. Он сказал: оставляю тебе деньги. Она сама видела, как он приклеивал к обложке лист бумаги.

Почему же он взял только пять тысяч?

Чтобы умаслить ее?

Успокоить?

Заткнуть рот?

Не допустить еще одного скандала?

Обезопасить себя?

Удостовериться, что она не вернется с ним в Ленинград?

Она прижала деньги к груди и попыталась понять, что в тот момент было на сердце у Александра.

Человека, который, находясь в нескольких шагах от свободы, предпочел повернуться спиной к давней заветной мечте.

Желание и долг.

Александр надеялся попасть в Америку, но при этом верил в себя и в свои возможности.

И больше всего на свете он любил Татьяну.

Александр знал, кто он такой.

Человек, который всегда держит слово.

Слово, данное Дмитрию.

Долгая дорога назад

1

Больше Татьяна ни минуты не останется в Лазареве!

Она написала Александру десять писем, спокойных, веселых, дружелюбных, ласковых писем с упоминанием соответствующего времени года, датированных различными числами, и попросила Наиру высылать их по одному каждую неделю, зная, что, если уедет потихоньку, старушки немедленно напишут Александру или пошлют отчаянную телеграмму с сообщением о ее исчезновении, и если он еще жив, может потерять голову и натворить всяких бед или погибнет сам.

Поэтому Татьяна сказала, что не хочет работать на местном рыбозаводе, где трудилось почти все население деревни, и уходит в Молотов, где требуются санитарки в больницу. Она не желала ничего слушать и была настроена так решительно, что женщины не посмели возразить.

Наира Михайловна, правда, спросила, почему Татьяна не может сама посылать письма из Молотова. Татьяна пояснила, что Александр запретил ей покидать Лазарево и очень рассердится, узнав, как она его ослушалась, а она не хочет расстраивать мужа, ему и без того тяжело приходится.

– Вы же знаете, какой он вспыльчивый, Наира Михайловна.

– Вспыльчивый и безрассудный! – энергично закивала та, явно обрадованная возможностью обвести вокруг пальца не симпатичного ей человека. Поэтому она согласилась посылать письма.

Татьяна сшила себе новую одежду, сунула в рюкзак столько водки и тушенки, сколько могла унести, и ранним утром, попрощавшись со старушками, отправилась в путь. Дуся помолилась за нее. Наира заплакала. Аксинья нагнулась и прошептала на ухо:

– Ты рехнулась.

Рехнулась из-за любви к нему…

Она надела темно-коричневые брюки, такие же чулки и ботинки и зимнее коричневое пальто. Светлые волосы были спрятаны под платок в коричневую клетку: она старалась привлекать к себе как можно меньше внимания. Доллары были зашиты во внутренний карман брюк. Перед уходом она сняла кольцо, продела в плетеный шнурок, повесила на грудь и, поцеловав, прошептала: