Оставалось надеяться, что их дом не сгорел.
Дом стоял на месте. По-прежнему зеленый, по-прежнему убогий, по-прежнему грязный.
Татьяна несколько минут постояла у двойных дверей подъезда. Пыталась найти в себе то, что Александр называл мужеством.
Она оглядела улицу. Церковь тоже была цела. Повернув голову в направлении Суворовского, она заметила входивших в дома людей. Наверное, возвращаются с работы. Тротуар был чист и сух. Холодный воздух царапал ноздри.
Все для него.
Его сердце еще билось и звало ее.
Он – это ее мужество. Ее сила.
Она кивнула себе и повернула ручку. В подъезде нестерпимо пахло мочой. Держась за перила, Татьяна поднялась на три пролета и остановилась перед своей квартирой.
Ключ скользнул в скважину.
В коридоре было тихо. В передней кухне ни души, двери остальных комнат закрыты. Все, кроме славинской. Татьяна постучала и заглянула внутрь.
Славин, валяясь на полу, слушал радио.
– Кто там? – взвизгнул он.
– Таня Метанова, помните? Как поживаете? – улыбнулась она. Есть еще на свете вещи неизменные!
– Вы были здесь во время войны девятьсот пятого? Задали мы жару этим япошкам! – Он ткнул пальцем в громкоговоритель. – Слушайте, слушайте радио!
По комнате разносился стук метронома: тик-тик-тик…
Татьяна тихо попятилась в коридор. Русские проиграли ту войну. Славин поднял голову и совершенно нормальным голосом заметил:
– Тебе следовало прийти в прошлом месяце, Танечка, на город упало только семь бомб. Так было бы куда спокойнее.
– Не волнуйтесь, – пробормотала она. – Если что-то понадобится, я у себя.
В ее кухне тоже никого не оказалось. К удивлению Татьяны, дверь в крохотный коридорчик оказалась не заперта. В коридорчике, сидя на ее диване, двое незнакомцев пили чай. Татьяна недоуменно уставилась на них.
– Кто вы? – спросила она наконец.
Они назвались Ингой и Станиславом Кротовыми. Обоим было за сорок: он – лысеющий и нездорово грузный, она – маленькая и морщинистая.
– Но кто вы? – повторила она.
– А вы кто? – парировал Кротов, даже не глядя на нее.
Татьяна опустила на пол рюкзак.
– Это моя квартира. Вы сидите на моем диване.
Инга поспешно объяснила, что они жили на углу Седьмой Советской и Суворовского.
– У нас была прекрасная отдельная квартира. Комната, кухня и ванная.
Оказалось, что их дом разбомбили в августе и, поскольку жилья не хватало, горсовет поместил Кротовых в незанятые комнаты Метановых.
– Не тревожьтесь, – заверила Инга, – нам скоро дадут другую квартиру, может, даже двухкомнатную, верно, Слава?
– Ну а я вернулась, – бросила Татьяна, – и у этих комнат есть хозяйка.
Она оглядела коридорчик и с грустью подумала, что Александр хорошо прибрался перед уходом.
– Да? А нам куда деваться? – возмутился Кротов. – Нас здесь прописали.
– Может, переберетесь в другие комнаты?
Другие комнаты… где умерли другие люди.
– Все занято, – буркнул Станислав. – Слушайте, о чем тут говорить? Здесь достаточно места. Занимайте любую комнату.
– Но обе комнаты принадлежат нашей семье.
– Да ну? – съязвил Станислав. – А я думал, государству. И наша страна сейчас воюет. – Он невесело рассмеялся. – Плохая из тебя комсомолка, товарищ.
– Мы со Славой – коммунисты, – похвалилась Инга.
– Я рада за вас, – вздохнула Татьяна, вдруг ощутив невероятную усталость. – Какая комната моя?
Инга и Станислав заняли ее старую комнату, где она спала с Дашей, родителями и братом, единственную, где было тепло. В комнате деда и бабушки печка была сломана. Впрочем, у Татьяны не было дров, чтобы ее топить.
– Может, все-таки отдадите мою буржуйку? – взорвалась она.
– А что нам делать? – хмыкнул Станислав.
– Как вас зовут? – торопливо вмешалась Инга.
– Таня.
– Таня, почему бы вам не подвинуть койку к той стене, у которой стоит печка? От стены идет тепло. Хотите, Слава вам поможет?
– Прекрати, ты же знаешь, у меня спина больная! – рявкнул Слава. – Она сама справится.
Татьяна кивнула и отодвинула дедушкин диван настолько, чтобы между ним и стеной поместилась маленькая раскладушка Паши.
Стена в самом деле оказалась теплой.
Татьяна накрылась пальто и тремя одеялами и проспала семнадцать часов. Проснувшись, она отправилась в жилищную комиссию исполкома сообщить о своем приезде и вновь прописаться.
– Зачем вы явились? – грубо спросила ее инспектор, выписывая продовольственные карточки. – Мы все еще в блокаде.
– Знаю. Но в больницах не хватает санитарок. Пока идет война, кто-то должен ухаживать за ранеными.
Женщина пожала плечами, не отрывая глаз от стола. Интересно, хоть кто-то в этом городе собирается поднять глаза и посмотреть на нее?
– Летом было лучше. Больше еды, – пробурчала женщина. – Сейчас картошки не достать.
– Ничего, – вздохнула Татьяна, корчась от боли при воспоминании о кухонном столе, который сколотил Александр… Тогда он предложил класть на него картошку.
Взяв карточки, она отправилась в Елисеевский гастроном на Невском. Вернуться в магазин на углу Фонтанки и Некрасова? С этим местом связано столько горьких воспоминаний! Хлеба, конечно, уже не было. Полки опустели. Зато на черном рынке она купила немного фасоли, луковицу, чуточку соевого масла и банку тушенки. Поскольку она еще не работала, ей полагалось триста пятьдесят граммов хлеба, но рабочим выдавалось по семьсот. Татьяна решила найти работу.
Зато буржуйку купить не удалось. Она побывала даже в Гостином дворе, но ничего не нашла. У нее оставалось три тысячи от денег Александра, и она с радостью истратила бы половину на буржуйку, но ничего не вышло. В воскресенье снова придется тащиться на толкучку.
Татьяна медленно пересекла Невский, прошла мимо гостиницы «Европейская», повернула на Михайловскую улицу, забрела в Итальянский садик и села на скамью, где когда-то Александр рассказывал ей об Америке.
И не двинулась с места даже после того, как началась бомбежка. Даже когда бомбы стали падать на Михайловскую и Невский. Как же рассердится Александр, когда узнает, что она здесь, думала Татьяна, встав и направляясь домой. Но главное, чтобы он был жив, пусть даже в ярости убьет ее! Она видела, каков Александр в гневе: последние несколько дней в Лазареве он не раз выходил из себя. Просто непонятно, каким образом ему удалось сохранить рассудок после того, как он покинул ее. Удалось ли?