– Придется ждать очень долго… Одной… В Лазареве…
Обняв ее так, что она почти не могла дышать, измученный и совсем не счастливый Александр тихо ответил:
– Одной, зато в безопасности.
Позже он так и не вспомнил, как они провели эти три дня. Подхваченные потоком враждебности и отчаяния, они сражались, боролись, сплетались в лихорадочных объятиях, расплескивая тела друг о друга, не в состоянии найти ту соломинку, за которую могли ухватиться, единственный отрезвляющий глоток утешения.
22
В то утро, когда уходил Александр, они даже не смогли коснуться друг друга. Не смогли… ничего.
Пока он собирался, Татьяна сидела на скамейке у дома. Александр надел военную форму, которую жена постирала и выгладила чугунным, нагретым на печи утюгом, причесался и надел пилотку. Привязал к ремню каску, собрал патроны, гранаты, сунул в кобуру пистолет и взвалил на плечи палатку.
Он оставил ей все деньги, кроме нескольких сотен рублей на дорогу.
Когда он вышел на крыльцо, Татьяна немедленно вскочила, исчезла в доме и через минуту появилась с тарелкой и чашкой. Черный хлеб, три яйца, нарезанный помидор.
Александр взял у нее тарелку. Горло сдавило словно петлей.
– С-спасибо.
Татьяна, придерживая живот, тяжело плюхнулась на скамью.
– Ешь. Тебе еще идти до Молотова.
Он нехотя жевал. Они сидели рядом. Только смотрели в разные стороны.
– Хочешь, чтобы я проводила тебя до вокзала?
– Нет. Не могу.
– Я тоже, – кивнула она.
Александр доел и поставил тарелку на траву.
– Как по-твоему, я оставил тебе достаточно дров? – спросил он, показывая на поленницу под навесом.
– Даже слишком. Хватит на всю зиму.
Александр осторожно вытащил белые атласные ленты из ее косичек, вынул расческу, провел по густым волосам, потер между пальцами шелковистую прядь.
– Нужно бы перевести аттестат на тебя. Я получаю две тысячи в месяц. Могу посылать полторы. Пятисот мне хватит на папиросы.
Татьяна покачала головой:
– Не нужно. Только новую беду наживешь. Ленинград не Лазарево. Не проговорись, что мы женаты. Сними кольцо. Не дай Бог Дмитрий что-то узнает. Только этого нам и не хватало! У тебя и без того полно неприятностей. И не нужны мне твои деньги!
– Нужны.
– Тогда пошли их в письме.
– Нельзя. Цензоры сразу же вытащат.
– Цензоры? Значит, я не смогу писать тебе на английском?
– Нет, если хочешь увидеть меня живым.
– Это единственное, чего я хочу, – не оборачиваясь, призналась она.
– Я пошлю деньги на адрес Молотовского горсовета. Приходи туда раз в месяц и проверяй, договорились? Скажу, что помогаю Дашиной семье.
Александр зажмурился и прижался губами к блестящим волосам.
– Мне пора. Поезд приходит раз в сутки.
– Я провожу тебя до дороги, – надломленно пробормотала Татьяна. – Ты все собрал?
– Да.
Они, по-прежнему не смотря друг на друга, побрели по лесной тропинке. Прежде чем поляна исчезла из виду, Александр в последний раз оглянулся, чтобы увидеть голубую реку среди темно-зеленых сосен, избу, скамью, бревно в воде, то место, где только вчера стояла палатка. Потухший огонь.
– Пиши мне, – велел он, – и как можно подробнее. Чтобы я не волновался.
– Хорошо, – пробормотала она, по-прежнему держась за живот. – Ты тоже.
Они добрались до проселочной дороги. Сильно пахло хвоей, в лесу царила тишина, пригревало солнышко. Они стояли лицом друг к другу: Татьяна в своем желтом платье, с опущенной головой, Александр в армейской форме.
Она робко погладила его по груди, в том месте, где билось сердце.
– Постараешься выжить ради меня, солдат?
Из ее глаз градом хлынули слезы.
Александр молча поднес к губам ее ладошку. На безымянном пальце блестело кольцо.
Он не мог говорить, не мог назвать ее по имени. Татьяна прижала дрожащие пальцы к его щеке.
– Все будет хорошо, любимый. Все будет хорошо.
Она отняла руку. Он отнял руку.
– А теперь иди домой. Не смотри мне вслед. Я не смогу уйти, если ты останешься стоять.
Татьяна отвернулась.
– Иди. Я не буду смотреть тебе вслед.
– Пожалуйста. Я не в силах оставить тебя. Прошу, иди домой.
– Шура… я не хочу, чтобы ты уходил.
– Понимаю. Я сам не хочу уходить. Но, умоляю, отпусти меня. Единственный мой шанс остаться в живых – знать, что ты в безопасности. Я доберусь до тебя любой ценой, но ты должна ждать меня тут. А теперь мне нужно идти. Подними голову, любимая. Подними и улыбнись.
Снова обернувшись, Татьяна подняла заплаканное лицо и улыбнулась.
Они долго не мигая смотрели друг на друга.
– Что в твоих глазах?
– Смотрю, как мои деревянные ящики ползут по пандусу из Зимнего дворца, – прошептала она.
– Следовало бы иметь немного больше веры, жена моя.
Александр поднял трясущуюся руку к виску… губам… сердцу…
Опустошающие волны
1
Татьяна вернулась в их дом, легла на их постель и не поднялась.
Скованная полусном-полубредом, она слышала, как ходят по комнате старушки. Тихо переговариваются, подтыкают одеяла, поправляют подушки, гладят волосы.
– Только вера в Бога спасет ее, – твердила Дуся.
– Говорила я, последнее дело влюбляться в военного, – вздыхала Наира. – Поматросит и бросит.
– Дело не в этом, – пробормотала Раиса. – Просто она слишком его любит.
– Счастливица, – обронила Аксинья, гладя ее по спине.
– Какое тут счастье? – вознегодовала Наира. – Послушала бы нас, оставалась бы дома, и ничего не случилось бы.
– Да почаще ходила бы в церковь, – вторила Дуся. – Десница Господня – вот наше утешение.
– А ты как думаешь, Танечка? – шепнула со смехом Аксинья. – Утешит тебя десница Господня?
– Ничего не выходит. Мы не можем ей помочь, – сетовала Наира.
– Мне он никогда не нравился, – прошипела Дуся.
– Мне тоже, – поддакнула Наира. – Не понимаю, что Таня в нем нашла?
– Она слишком для него хороша! – объявила Раиса.
– Она слишком хороша для любого! – фыркнула Наира.
– И могла быть еще лучше, стань она ближе к Богу, – заключила Дуся.
– А мой Вова, – запричитала Наира, – такой добрый, хороший мальчик. Так ее любил…