Тобол. Много званых - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Иванов cтр.№ 90

Назифа, Сулу-бике и Улюмджана услышали за пологом рёв своего господина, а потом он сорвал балдахин и скатился с ложа, зажимая плечо. Ладонь его была окровавлена. Голая Хомани спрыгнула с постели и кинулась к двери, но Назифа хищно вцепилась ей в волосы и швырнула её на ковёр.

– Держите её! – властно крикнула Назифа.

Задыхаясь, в гарем ворвался жирный евнух Бобожон. Он сразу понял, в чём дело, и рухнул огромным брюхом на ноги Хомани. Улюмджана и Сулу-бике бестолково ловили руки остячки. Назифа решительно схватила со стены тонкую двухвостую плеть, которой Касым учил своих наложниц. В душе она мрачно ликовала. Всё повторялось: когда-то она вот так же вразумляла плетью и Сулу-бике, и Улюмджану. Эти распутницы вытеснили её, первую жену, с ложа Ходжи Касыма, но не вытеснили её из сердца мужа, – значит, и эта новая забава, медовая телом дикарка, тоже не сможет вытеснить её.

Назифа с наслаждением переполосовала плетью спину растянутой на ковре Хомани. Хомани завизжала и завертелась, насколько могла. Назифа замахнулась снова, но её руку вдруг перехватил Ходжа Касым.

– Я сам! – гневно выдохнул он. – Мужчина делает это лучше!

В этот час Тобольск заметала ночная вьюга. Она бурлила на Алафейских горах, цепляясь за шатры башен и купола церквей, и протяжно, свободно свистела над крышами Нижнего посада. Айкони лежала в постели Табберта, обнимая своего князя, но сон её был мутным, тревожным. Вьюга шуршала за окном, а дом, остывая, поскрипывал, словно качающийся на волнах корабль. В жаровне по углям ползал красный свет, за стенкой тихо трещал сверчок.

Айкони внезапно закричала и подскочила, толкнув Табберта.

– Что там есть? – недовольно пробормотал он.

Айкони снова закричала и уткнулась лицом в лоскутную подушку. А потом страшно дёрнулась и опять закричала.

Табберт приподнялся на локте. Шуба, заменявшая одеяло, сползла, и на голой спине Айкони Табберт увидел кровавые полосы от плети. Айкони крупно вздрогнула, стискивая зубы, и Табберт увидел, что на её спине сама собой вспыхнула ещё одна полоса, а потом – ещё и ещё.

Когда ночь обнимает тебя своей тьмою, – писал Новицкий, – бессонная мысль порождает жалобы больного сердца, лишённого отечества, которое возлюблено им более всего на земле, и плен видится бесконечной гибелью». Он не хотел писать о своей застарелой печали, но слова сложились против его воли, и Григорий Ильич не стал их вымарывать. Пусть в книге о владыке Филофее останется память и о нём, ссыльном полковнике.

Эту книгу Новицкому поручил написать сам губернатор князь Гагарин. В те дни владыка приехал из Тюмени в Тобольск, чтобы похлопотать об участи остяков, захваченных служилыми в Певлоре. О чём владыка говорил с губернатором, Новицкий не знал, но вскоре Матвей Петрович вызвал Григория Ильича к себе в дом.

Новицкий с удивлением разглядывал кабинет губернатора. В Тобольске Григорий Ильич привык к тяжеловесной грубости русского убранства: лавки, длинные столы, сундуки, поставцы, стены из стёсанных брёвен… А в доме у Гагарина было так же, как на родине в доме у самого Новицкого, и в доме Герцика – его тестя, и в доме свояка Орлика, и во дворце гетмана Мазепы в Батурине. Штофные печатные обои. Зеркала. Лепнина. Портьеры на больших венецианских окнах, набранных из стеклянных квадратиков. Гобелены. Канделябры. Паркет. Стол на львиных лапах. Кресло-корытце и стулья. Два шкапа. Бюро и комод. Хотя видно, что всё это великолепие – самодельное, чуть-чуть корявое. Разве что зеркала и канделябры привозные.

– Скажи-ка мне, Новицкий, как ты помыслишь о владыке Филофее? – задумчиво спросил Матвей Петрович. – Ты ведь учёный человек, в одном коллегиуме с владыкой обучался. Кто он – Филофей?

– Се годнэйший муж, – удивившись, осторожно ответил Новицкий.

– Да не бойся ты.

– Його працями вэра православна у Сыбыре споруджуэться.

– Это понятно, – с досадой махнул рукой Гагарин. – Я же не о том. Я вот полагаю, что после кончины будет наш владыка святым.

– Нэ моёго разумэння сие, – совсем оторопел Григорий Ильич.

– Ясно, что не твоего. И не моего. Но видится мне, что у нас с тобой долг – запечатлеть деяния владыки среди остяков. И те, что были, и будущие, – князь внимательно посмотрел на полковника. – Так что, Новицкий, поручаю тебе описать ваши странствия. Чтобы книга получилась. И в книге надобен чертёж всех рек и земель, которые вы окрестили. Сходи к Ремезову, он тебя научит чертежи делать. Вот, возьми деньги.

Матвей Петрович бросил на стол кошелёк.

– Я и бэз грошей цэ зроблю, – гордо отступил Григорий Ильич.

– Возьми-возьми, деньги делу не помеха.

Прежде чем идти к Ремезову, смущённый Григорий Ильич встретился с владыкой Филофеем. Владыка тоже оказался озадачен затеей князя.

– Конечно, Гриша, дело наше благое, – рассудительно сказал он, – однако мою грешную персону в средокрестье воздвигать не след. Я не лукавлю, и самоумаление паче гордости, но не во мне суть.

– А в чём, вотче? – спросил Новицкий, как ученик учителя.

– В остяках, – просто объяснил Филофей. – Придёт время, и они выйдут из язычества, с нашей помощью или не с нашей – не важно. И они забудут тьму, в которой пребывали. А надобно, чтобы не забыли. Вот о них ты и пиши, Гриша. А про меня – уж постольку- поскольку.

В лавке бухарца Турсуна Григорий Ильич купил четыре дести хорошей китайской бумаги, сшил тетрадь и на титульном листе вывел: «Краткое описание о народе остяцком». Об остяках он и сам знал уже, наверное, не меньше Ремезова – насмотрелся на них в путешествиях с владыкой, а вот чертить чертежи земли не умел, и потому отправился к Семёну Ульяновичу.

Ремезова он застал в мастерской.

– Я до дэла прийшов, Вульяныч, – присаживаясь, пояснил Григорий Ильич. – Мэни Матвэй Пэтрович поручив хнигу напысаты. Хнигу про народ остяцев и про то, как владыка Филофий их до вэры обращаэ. Чаю у тэби совэта спросыти. Трэба мэни зрозумить, яко чертэжи зэмли рысовати. Ты-то усю Сибер обчертил – научи.

Семён Ульянович откровенно обрадовался просьбе Новицкого. После того как Табберт перестал к нему ходить, он скучал по разговорам.

– Не токмо Сибирь обчертил! – охотно заявил он. – И Китай с Индеей, и Мунгалию, и Бухарею с Каменной степью. Ну, давай растолкую.

Он вытащил с поставца большую книгу – Новицкий помог поддержать, – грохнул её на стол и развернул посередине.

– Нет различья, на каком чертеже объяснять. Все они почти одинаково делаются. Вот показываю.

Ремезов уткнул палец в разворот.

– Чертёж полагается так. Слева, где сердце, – восток, потому что там Иерусалим. Справа, значит, запад, то есть чертят землю югом кверху. Лучше всего, если чертёж – какая-нибудь река. Рисуй на листе всё, что для дела нужно, – горы, озёры, луга, урочища Ермаковы, рудные места, а что не нужно ни к чему – к бесам долой с бумаги. Что ещё важное услышишь – на пустом месте мелким уставом подпиши. Понимаешь?