Тобол. Много званых - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Иванов cтр.№ 88

Касым отсчитал денег и отправил на рынок своего саркора Асфандияра – приказчика Гостиного двора. Вечером Асфандияр привёл в дом Касыма двух выкупленных остячек. Назифа, старшая жена Касыма, приняла их в ближнем покое гарема и увела в хаммам. После бани Касым пришёл посмотреть на бывших невольниц. Он ещё не решил, что с ними делать: отправить восвояси или оставить в Бухарской слободе как служанок.

– Как вас зовут? – свысока спросил Касым по-русски.

Остячки – молодая баба и девка – не очень-то поняли, что их выкупили из неволи. Они испуганно смотрели на Ходжу и жались друг к другу.

– Анути.

– Хомани.

Касым сразу узнал Хомани. Там, в Певлоре, отец навязывал её в жёны Касыму, а Касым подарил ей халат. Она ведь понравилась ему тогда. Касым рассматривал Хомани. Её кожа – не цвета персика, а цвета спелой хурмы. Это забавно. Умытая, расчёсанная и умащенная, остяцкая девчонка сейчас походила на китайскую скульптуру Шуанлинси из лакированного дерева.

– Ты сохранила мой подарок – чапан?

– Он превратился в рваньё, – за Хомани ответила Назифа.

– Назифа, ты осмотрела её? – по-чагатайски спросил Касым.

– Да, господин, – Назифа, проницательная жена, догадалась, что может заинтересовать её мужа. – Она здорова, все зубы целы, она девственница.

– Ты останешься у меня, Хамуна, – сказал Касым Хомани. – А ты, Анут, выбирай сама: стать служанкой в Бухарской слободе или уйти домой.

Касым провёл ладонью по лицу и бородке, показывая, что дело решено.

– Готовь её для моего ложа, Назифа, – по-чагатайски распорядился он.

Айкони давно уже чувствовала, что Хомани где-то близко. Священная улама, подаренная Хомани, в последние дни стала мягкой и ласковой, словно ручное животное. Вечерами в натопленной горнице Ремезовых Айкони мёрзла, как Хомани мёрзла в холодной тюрьме Воеводского двора, где сидели пленные остяки Певлора. И Айкони неотступно преследовали сны о сестре. Вот весной они с Хомани развешивают сети в лесном прогале возле таёжного озера: птицы, что возвращаются на север, опускаются ночевать на озеро и утром, взлетая, попадают в сети. Вот они с Хомани на зимнем становище; отца нет много дней – он ушёл за лосем; девочки каждый день обходят силки, каждая по своей тропе, но ещё до встречи обе уже знают, у кого какая добыча. Вот они в лодке-обласе посреди Оби гребут короткими вёслами, и никто не может перегрести – они же одинаковые, и сил у них поровну. А однажды Хомани уберегла сестру от большой печали. Бывает, что женщины, у которых грудные младенцы, берут себе лисят, принесённых мужьями, и вскармливают их своим молоком вместе с детьми – у таких лис отрастает прекрасный мех. Ребятишки общего дома привязываются к этим зверятам. Но потом лисиц надо убивать. Все ребятишки плачут. В тот раз Айкони за каким-то делом отлучилась из Певлора и услышала в сердце предостережение сестры: не возвращайся сегодня. Она заночевала в лесу. А в общем доме убили опушившихся лис. Айкони не смотрела на эту жестокость.

Про Хомани проговорилась Маша. В стойле она с Айкони обдирала скребками Гуню от свалявшейся зимней шерсти и болтала:

– Слышь, Аконя, а Епифания-то, говорят, человека зарезала. Вот прямо ножом! Страсти-то какие! Злая она, эта Епифания, а мне её почему-то жалко. Тоже ведь жила, чего-то хотела, неспроста небось за нож схватилась, довели её. Батюшка давеча орал, чуть не лопнул, что он Сеньке невесту сторговал, а у невесты приданое – одни кандалы. А Лёнька матушке рассказывал, как он Епифанию покупал у Куфони. Говорил, что вместе с ней девку-остячку продали – с тобой на одно лицу. Манька зовут. У тебя часом сестры нет?..

Айкони выронила скребок и кинулась в дом к Леонтию.

– Хомани! Хомани! – захлёбываясь, повторяла она, вцепившись в рукав Леонтия. – Старший, где Хомани!

Леонтий, вздыхая, пошёл к отцу.

– А точно – только повидаться надо? – с подозрением спросил Семён Ульянович. – Может, вы третью холопку купить решили? У вас же не дом, а теремок из сказки! Кого чёрт ни пришлёт, всякого пригреем!

На следующий день Семён Ульянович запряг Гуню. Айкони, замотанная в уламу, села в санки. Семён Ульянович правил в Бухарскую слободу.

– Горе вам, инородцам, – ворчал он. – Всякому сильному вы игрушка.

Улицы Бухарской слободы были разметены от снега и выровнены, утоптанные проулки посыпаны песком. Знакомые бухарцы и татары снимали малахаи и кланялись Семёну Ульяновичу. Навстречу попалась азиатская волокуша – жёсткий кожаный полукузов без полозьев. Погонщик в стёганом зимнем халате вёл верблюда, навьюченного длинными тонкими жердинами.

Семён Ульянович остановил Гуню возле дверей подворья Касыма. Глянув на Айкони, он дёрнул её платок- уламу, чтобы укрыть лицо девчонки в тени, – бухарцы не любят выставленных на обозрение женских лиц.

Суфьян – старый слуга Ходжи Касыма – проводил Ремезова и Айкони в мехмон-хану – горницу для гостей. Озираясь, Семён Ульянович присел на низенькую скамейку. Ковры на полу, ковры на стенах, подушки, поставцы с медными блюдами и кувшинами, жаровня с углями, низкий шестигранный столик, светцы и резные деревянные решётки на окнах. У Касыма Семён Ульянович бывал нечасто – только если приходил расспросить о караванах или дальних державах: о Бухарее, Джунгарии, Персии, Китае или Индии; вглубь дома Касым не пускал, Ремезова он принимал здесь же, в мехмон-хане, с чаем. Айкони стояла у стены, как положено женщине, и по сторонам не смотрела: она думала лишь о том, что сейчас увидит Хомани.

– Салам, Семён, – входя, сказал Касым, поклонился, прижав руку к груди, и пристроился на подушке, скрестив ноги. На нём были замшевые сапожки, лазоревые шаровары иштон, малиновая шёлковая рубаха куйлак, легкий расписной халат, подпоясанный вышитым кушаком, и круглая тюбетейка. – Какое дело привело в мой дом такого уважаемого человека?

– Ох, Касым, – завозился Семён Ульянович, – и не знаю, как сказать… Грех один. Словом, ты ведь недавно купил двух баб-остячек, верно? Одну, я слышал, восвояси отправил, а другую себе в жёнки оставил.

– Ты уже не в тех летах, Семён-ата, чтобы интересоваться чужими жёнами, – лукаво улыбнулся Касым.

Он и не взглянул на Айкони – это недостойно мужчины.

– Да меня и своя жена в одра превратила, – ответил Семён Ульянович. – Но я не о том. Холопка моя, Аконька, вон она, – Семён Ульянович кивнул через плечо, – оказалась сеструнькой твоей жёнки. Плачет, дура. Прошу у тебя как у господина дозволенья повидаться сёстрам. Небось, люди они, хоть и подневольные, кровь зовёт.

Ходжа Касым озадаченно покашлял в кулак.

– Э-э-э, Семён… – сказал он. – Я откажу тебе, да простит меня Аллах. Я взял на торгу драную кошку и превратил её в прекрасную пэри. И теперь я не хочу никому её показывать, пока она мне не надоест.

– Да я её и так видал, – снисходительно усмехнулся Ремезов. – Аконя, подыми платок. Вот она.

Айкони послушно стащила платок на затылок.