Тобол. Много званых - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Иванов cтр.№ 93

Караульные не торопили раскольников. Копошатся – и бог с ними; сколько сделают – столько сделают. Зима длинная, всё успеют. Раскольники с носилками-волокушами, полными земли, по мосткам выходили из дымного рва, выпрастывали носилки под откос горы и уходили обратно в дым, как рваные черти в пекло, только позвякивали цепи, волочащиеся за кандалами.

– Тяжко мне, Авдоний, – тихо сказал брат Мисаил.

Они с пустыми волокушами спускались в ров по мосткам.

– Терпи, терпи, Мисаиле, я и не такое вынес, – ответил Авдоний с тайной гордостью за свои муки. – После Сельги меня шелепами били: один удар – одно ребро. Потом с Петровной повенчали…

– С какой Петровной?

– С Дыбой Петровной. Семь раз поднимали и трясли над огнём, а я только благодарил мучителей своих. А когда мне глаз выжгли, я рай увидел. После всего того разве ж мог я от древлего благочестия отступиться? Меня в яму кинули помирать, а я сросся. И сейчас бога славлю.

Авдоний и Мисаил остановились в дыму возле брата Геласия, который вилами-бармаками подгребал бурые комья земли. Геласий не спеша загрузил волокушу Мисаила, и Мисаил сутуло осел под тяжестью ноши.

– Господи, спину выламывает, – простонал он и потянул носилки.

Геласий загрузил волокушу Авдония.

– Спасай тебя Христос, брат Геласий, – сгибаясь, сказал Авдоний.

– И тебя храни бог, отец.

От Софийского двора ко рву подъехал всадник – сотник Емельян. Караульные, что лениво сидели на брёвнах у большого костра, обеспокоенно заворочались, оглядываясь, сдвигали с глаз косматые шапки.

– Эй, ендовочники, подымайте зады, – с седла окликнул Емельян. – Раскольников велено гнать в подклет. К ним владыка на увещеванье идёт.

Раскольники жили в подвале недостроенной столпной церкви. Земляной пол здесь был уже затоптан и замусорен углями, щепой и соломой, а низкие кирпичные своды закоптились от ночных костров. Подвал пропитался тяжёлым духом угара, глины и немытых человеческих тел, но здесь всё равно было лучше, чем в каземате Архиерейского дома.

Караульные приказали бросать работу. Раскольников провели через Воеводский двор и, пересчитав, спихнули в подвал. В стены здесь были вмурованы железные кольца, и узников пристегнули к ним на ржавые цепи и тяжёлые амбарные замки. Все замки открывались одним ключом, который на ночь относили в Приказную палату и вешали на гвоздь старшему дьяку. Окованная дверь за служилыми закрылась.

Раскольники сидели у стен и отдыхали от скучного и тяжёлого труда. Они уже привыкли, что перед Двунадесятыми праздниками митрополит Иоанн обходит узилища Тобольска, и ничего особенного не ждали. Освободили от работ – и хорошо.

– Расскажи, кого видел, отче, – негромко попросил Авдония брат Навин.

– Никола Угодник не навещал? – спросил брат Сепфор.

– Никола что-то давно не являлся, – ответил Авдоний. – Нефеля был.

– И как он там, на небе?

– Он с подруженькой своей был, – помягчев голосом, вспомнил Авдоний. – Играет в раю с ней в салочки. Марьюшка, Степанова дочь. Беленькая вся такая, как козлёночек. Она с матушкой и братиком сгорела.

– Где? – повернулся на Авдония старик Хрисанф.

– Ей всего шесть годочков, не все буковки выговаривает, – умилённо улыбнулся Авдоний. – Говорит, на «Келзенце».

– На Керженце много скитов, – подтвердил Хрисанф.

– А когда там Корабль воздвигли?

– Она не знает. Не успела на земле счёт дням и годам выучить.

– И давно она в раю?

– Тоже не знает. Там ведь, братья, все дни – как един день. Вечное блаженство. Никто не ведает, сколь долго бытие длится.

Сепфор вдруг странно всхрапнул и закрылся руками – заплакал.

Авдоний ни на миг не сомневался, что говорит правду. Его разум был истерзан страданиями и бессильным гневом на людей. Он неотступно думал о мучениках раскола и всюду искал знаки сатаны. Он сам назначил себе Корабль – и боялся его: хватит силы духа? Исполнит ли он задуманное? Что ждёт его в том небесном плаванье? Ночами его трепали дикие сны, да и днём порой что-то мерещилось. Эти смутные видения Авдоний тотчас сам себе истолковывал – и уже через мгновение истово верил в своё толкование.

– Нынче заполночь я Аввакума видел, – сказал Авдоний братьям. Его воображение металось по разуму, словно огонь по стенам и своду печи, когда в непогоду завывает дурная тяга. – Не знаю, как он к нам вошёл. Повздыхал, перекрестился и тебе, Мисаил, солому в головах подбил. Чего-то туда сунул.

Авдоний не знал, почему он это говорит. Он ничего не придумывал заранее, ничего не подстраивал. Вдруг сказалось – и всё.

Мисаил торопливо полез в ворох слежавшейся соломы под собой и с благоговением вытащил маленькую тонкую дощечку – икону.

– Богоматерь «Знамение», – благоговейно прошептал он. – Никак, список с Абалацкого образа.

– Почему «Знамение»? – спросил Хрисанф. – Чего знамение?

– Аввакуме и есть нам знамение, – Авдоний закрыл глаза и навалился спиной на стену. – Он же в Тобольске в Знаменской церкви служил.

Мятежный протопоп оказался в тобольской ссылке шестьдесят лет назад. Архиепископ Симеон принял его милостиво и допустил к служению. Аввакум ещё не был раскольником, да и слова такого тогда никто ещё не знал. Протопоп просто враждовал с патриархом Никоном, который затеял «книжную справу» – перемену в обрядах; за это Никон и сослал Аввакума.

Аввакум нигде и ни с кем не умел ужиться, слишком уж непримирим он был к людским грехам и слабостям. Он и в Тобольске взбудоражил народ. Некий Ванька Струна, дьяк Софийского двора, затеял раздор с неким дьяком Антонием; этот Ванька собрал подручных и погнался за Антонием – то ли бороду ему выдрать хотел, то ли убить до смерти. Антоний юркнул в церковь к Аввакуму. Струна успел за ним заскочить, а протопоп захлопнул дверь и запер на засов. Вместе с Антонием Аввакум прямо в храме принялся хлестать Струну ремнём, пока тот не покаялся. Архиепископ Симеон в те дни как назло отлучился из Тобольска. Друзья Струны подняли тоболяков, чтобы утопить дерзкого протопопа в Иртыше. Аввакум целый месяц прятался по амбарам и храмам, даже просился в тюрьму к воеводе князю Василью Хилкову. Архиепископ вернулся, разобрался в нестроении и велел посадить Ваньку Струну на цепь; выяснилось, что дьяк давно свою руку испоганил: взял полтину с какого-то любодея, который с собственной дщерью спутался, и отпустил виновного без воздаянья за блуд. Но лихие тоболяки невзлюбили Аввакума за непреклонство и пять раз объявляли на него «слово и дело».

Через полгода пришёл указ выслать Аввакума Петрова вместе с женой и детьми в Енисейск, а там его отдали лютому воеводе Афанасию Пашкову, и Аввакум с пашковскими служилыми людьми уплыл в Даурию возводить заново Нерчинский острог, сожжённый тунгусским князьцом Гантимуром. В тех странствиях Аввакум натерпелся лиха. Он тонул на дощанике в бурных порогах и карабкался через неприступные скалы, мок под дождями, замерзал и голодал – доходило до того, что он грыз кости, оставленные волками, и ел послед ожеребившейся кобылицы. Воевода Пашков то бил его батогами и кидал в темницу, то метался ему в ноги, вымаливая помощи, потому что господь слышал молитвы Аввакума и выполнял его просьбы.