Они остановились перед домом Эмили Лонгпре. Здесь не вился дым из трубы и не горел свет в окнах. Но дом был полон воспоминаний о пожилой женщине, которой восхищался Гамаш и которую любил Анри. Они смотрели на дом, и Гамаш объяснял Оливье, что ему нужно.
– Я вас понял, – сказал Оливье, выслушав просьбу старшего инспектора.
– Спасибо. Пожалуйста, сохраните наш разговор в тайне.
– Конечно.
Они расстались. Оливье пошел открывать свое бистро, а Гамаш и Анри поспешили в гостиницу на завтрак.
На потертом сосновом столе перед камином стояла в ожидании Гамаша большая кружка кофе с молоком. Покормив Анри и дав ему свежей воды, Гамаш сел за стол, отхлебнул кофе и принялся делать записи в блокноте. Анри улегся у его ног, но поднял голову, когда вошел Габри.
– Прошу.
Габри поставил на стол тарелку с яичницей из двух яиц, беконом, поджаренными английскими булочками и свежими фруктами, потом налил себе кофе с молоком и присел к старшему инспектору.
– Только что из бистро звонил Оливье, – начал Габри. – Он сказал, что Констанс убили. Это правда?
Гамаш кивнул, прихлебывая ароматный и крепкий кофе.
– Больше он вам ничего не говорил? – непринужденным тоном спросил Гамаш, не сводя, впрочем, взгляда с Габри.
– Сказал, что ее убили дома.
Гамаш ждал, но Оливье, вероятно, сохранил в тайне остальную часть их разговора, как и обещал.
– Именно так и случилось, – подтвердил Гамаш.
– Но почему? – Габри взял булочку.
«Опять тот же вопрос», – подумал Гамаш. Как и его партнер, Габри спросил не кто, а почему.
Разумеется, Гамаш не знал пока ответа ни на один из этих вопросов.
– Какое у вас сложилось мнение о Констанс?
– Вы же знаете, она пробыла здесь всего несколько дней, – ответил Габри.
Потом задумался над вопросом. Гамаш с нетерпением ждал, что он скажет.
– Поначалу она была приветлива, но сдержанна, – произнес наконец Габри. – Геи ей не нравились, это было очевидно.
– А она вам понравилась?
– Понравилась. Просто некоторые люди почти не сталкиваются в жизни с голубыми, вот в чем их проблема.
– А после того, как она познакомилась с вами и Оливье?
– Ну, она не то чтобы стала гомолюбом, но близко к тому.
– В каком смысле?
Габри посерьезнел:
– Она стала относиться к нам обоим по-матерински. Да и ко всем остальным, я думаю. Кроме Рут.
– А как она относилась к Рут?
– Сначала Рут даже разговаривать с ней не хотела. Невзлюбила Констанс с первого взгляда. Вы же знаете, Рут гордится тем, что всех ненавидит. Она с Розой держалась в стороне и издалека бормотала ругательства.
– Нормальная реакция Рут, – заметил Гамаш.
– Я рад, что Роза вернулась, – доверительным шепотом сообщил Габри и огляделся с напускной озабоченностью. – Но не кажется ли вам, что она похожа на летучую обезьяну?
– Давайте ближе к теме, Дороти
[22], – сказал Гамаш.
– Забавно, что поначалу Рут относилась к Констанс не лучше, чем к помету Розы, а потом ни с того ни с сего потеплела к ней.
– Рут?
– Я знаю. Прежде я ничего подобного не видел. Они даже как-то раз обедали в доме у Рут. Вдвоем.
– У Рут? – повторил Гамаш.
Габри намазал джем на булочку и кивнул. Гамаш внимательно посмотрел на него, но Габри, похоже, ничего не скрывал. И старший инспектор понял: Габри не знает, кто такая Констанс. Если бы знал, то уже сказал бы что-нибудь.
– Значит, насколько вам известно, здесь не произошло ничего такого, что объяснило бы ее смерть? – спросил Гамаш.
– Ничего.
Гамаш доел свой завтрак (с помощью Габри), поднялся и позвал Анри.
– Сохранить за вами номер?
– Пожалуйста.
– И для инспектора Бовуара, конечно? Он к вам присоединится?
– Вообще-то, нет. Он работает по другому делу.
Габри немного помолчал, потом кивнул:
– Ага.
Ни один из них не знал, что должно означать это «ага».
Гамаш спросил себя, как долго люди будут смотреть на него, а видеть Бовуара. И как долго он сам будет ждать, что Жан Ги снова окажется рядом. Не так трудно выносить боль, как груз пережитого.
Когда старший инспектор и Анри пришли в бистро, там уже собралась толпа жаждущих позавтракать, хотя слово «толпа» здесь вряд ли уместно. Все вели себя чинно, никто не толкался.
Многие из жителей деревни неторопливо потягивали кофе, устроившись в креслах у каминов с утренними газетами, приходившими из Монреаля с опозданием в один день. Некоторые сидели за маленькими круглыми столиками, ели французские тосты, или блинчики, или яичницу с беконом.
Солнце только начинало вставать, и день обещал быть прекрасным.
Когда вошел Гамаш, все головы повернулись к нему. Он был привычен к этому. В деревне, конечно, уже знали про Констанс. Знали, что она пропала, а теперь узнали, что она мертва. Убита.
Он обвел взглядом зал, встречая их взгляды, у кого-то любопытствующие, у кого-то страдающие, у кого-то просто вопросительные, словно он принес с собой мешок ответов на плече.
Гамаш повесил куртку, повернулся и увидел несколько улыбок. Местные узнали его спутника – ушастого пса. Блудного сына. И Анри узнал их, он приветствовал старых знакомых, облизывая им руки, махая хвостом и невоспитанно потягивая носом, пока Гамаш вел его по бистро.
– Сюда!
Гамаш увидел Клару, стоящую рядом с несколькими креслами и диваном. Он помахал ей в ответ и стал пробираться между столиками. По пути к нему присоединился Оливье с кухонным полотенцем на плече и влажной тряпкой в руке. Пока старший инспектор здоровался с Кларой, Мирной и Рут, Оливье протирал столик.
– Не возражаете, если Анри побудет со мной? Или отвести его в гостиницу? – спросил Гамаш.
Оливье посмотрел на Розу. Утка сидела в кресле у камина на «Монреаль газетт», а на подлокотнике висела еще не читанная «Пресс».
– Я думаю, ничего страшного, – ответил Оливье.
Рут похлопала по сиденью дивана рядом с собой, что могло быть истолковано только как приглашение. Равносильное получению персонального коктейля Молотова.
Гамаш сел.
– Ну, где Бовуар?
Старший инспектор забыл, что наперекор всему и самой природе между Жаном Ги и Рут завязалось что-то вроде дружбы. Ну или по меньшей мере понимания.