Но ему было уже все равно. Он хотел, чтобы Анни посмотрела в окно. Узнала его машину. Увидела его. Открыла дверь.
Он хотел…
Он хотел…
Он хотел снова обнять ее. Вдохнуть ее запах. Хотел, чтобы она прошептала: «Все будет хорошо».
Но больше всего он хотел поверить ее словам.
– Мирна сказала нам, что Констанс исчезла, – сообщил Габри, доставая вешалку. Он взял куртку Гамаша и замер. – Вы приехали из-за нее?
– К сожалению.
Габри помедлил мгновение.
– Она мертва?
Старший инспектор кивнул.
Габри прижал к себе куртку и вперился в Гамаша. Ему хотелось узнать больше, но он не стал задавать вопросы – уж больно усталым выглядел Гамаш. И поэтому Габри повесил куртку и пошел к лестнице.
Гамаш последовал наверх за громадным развевающимся халатом.
Они прошли по коридору и остановились у знакомой двери. Габри щелкнул выключателем, и в номере, где всегда останавливался Гамаш, зажегся свет. В отличие от Габри комната являла собой образец аскетизма. На полу из широких досок лежали восточные коврики. Большая кровать темного дерева, хрустящие белоснежные простыни, теплое одеяло и пуховые подушки манили ко сну.
Уютный номер, не отягощенный никакими излишествами. Простой и приветливый.
– Вы обедали?
– Нет, но до утра дотерплю.
Часы на прикроватной тумбочке показывали 12:30.
Габри подошел к окну, чуточку приоткрыл его, чтобы впустить холодный, свежий воздух, и задернул занавеску.
– Когда вы собираетесь вставать?
– Половина седьмого не слишком рано?
Габри побледнел:
– Вовсе нет. В этот час мы все на ногах. – У двери он остановился. – Вы ведь имеете в виду половину седьмого вечера?
Гамаш поставил сумку на пол рядом с кроватью.
– Merci, patron, – сказал он с улыбкой и проводил Габри взглядом.
Прежде чем начать переодеваться, Гамаш посмотрел на Анри, застывшего у двери.
Старший инспектор остановился посреди комнаты, переводя взгляд с теплой, мягкой кровати на пса и обратно.
– Ах, Анри, надеюсь, ты не только поиграть хочешь.
Он вздохнул и выудил из сумки Анри теннисный мяч и пакетик.
Они тихо спустились по лестнице. Гамаш надел куртку, перчатки, шапку, отпер дверь, и человек с собакой вышли в ночь. Он не стал пристегивать поводок к ошейнику Анри. Опасность, что пес убежит, была нулевая – Гамаш в жизни не видел такой трусливой собаки.
Деревня была полностью погружена в темноту, очертания домов лишь слабо угадывались на фоне леса. Они двинулись к деревенскому лугу. Гамаш удовлетворенно и с безмолвной благодарностью наблюдал, как Анри справляет свои дела, потом собрал в пакетик то, что Анри выложил на снег, и повернулся к псу, чтобы поиграть с ним в мячик.
Но собаки рядом не было. Гамаш сотни и сотни раз выгуливал Анри, и пес неизменно стоял возле хозяина, с нетерпением поглядывая на него. «Я сделал подарок тебе – теперь ты сделай мне». Взаимовыгодный обмен.
Но сейчас Анри непостижимым образом отсутствовал. Исчез.
Гамаш выругал себя за глупость и посмотрел на поводок в своей руке. Может быть, Анри уловил запах оленя или койота и рванул в лес?
– Анри! – позвал старший инспектор. – Иди ко мне, мальчик!
Он засвистел и тут заметил на снегу отпечатки лап. Они шли назад по дороге, но не к гостинице.
Гамаш пригнулся и трусцой побежал по следам. По дороге, через сугроб. По газону перед домом. По нерасчищенной дорожке. Второй раз за день снег начал таять в ботинках старшего инспектора, увлажняя носки. Придется снова сушить, но ему было все равно. Он хотел одного – найти Анри.
Гамаш остановился, увидев темный силуэт с огромными ушами. Пес нетерпеливо смотрел на дверь. Размахивал хвостом. Ждал, когда его впустят.
Сердце Гамаша успокоилось, он сделал глубокий вдох.
– Анри, – громко прошептал он, – viens ici!
[19]
Овчарка посмотрела в его сторону.
«Прибежал не в тот дом», – подумал, ничуть не удивившись, Гамаш. Сердце у Анри было большое, но мозг очень скромный. Его голову почти целиком занимали уши. Да что говорить, предназначение его головы и состояло в том, чтобы из нее росли уши. К счастью, Анри не особо нуждался в голове. Все важные вещи он хранил в своем сердце. Кроме разве что его нынешнего адреса.
– Иди сюда! – Гамаш поманил его рукой, удивленный тем, что обученный и обычно послушный Анри не отозвался сразу же. – Напугаешь людей до смерти.
Однако, произнося эти слова, старший инспектор уже понимал, что Анри ничуть не ошибся. Он пришел к тому дому, к которому и хотел прийти. Он знал гостиницу, но еще лучше знал этот дом.
Анри вырос здесь. Его спасла и щенком принесла сюда пожилая женщина. Эмили Лонгпре спасла его, дала ему имя, полюбила его. А Анри полюбил ее.
Здесь был – и в известном смысле всегда будет – дом Анри.
Гамаш забыл, что Анри знает Три Сосны лучше, чем он. Знает каждый запах, каждую травинку, каждое дерево, каждого человека.
Старший инспектор посмотрел на отпечатки собачьих лап и своих ботинок в снегу. Газон перед домом замело. Ступеньки на веранду занесены снегом. Дом темен. И пуст.
Гамаш знал: здесь никто не живет и, вероятно, не жил ни дня после смерти Эмили Лонгпре. Именно тогда Арман и Рейн-Мари решили взять щенка себе.
Анри не забыл. А более вероятно, думал Гамаш, поднимаясь по ступенькам, что он знал дом Эмили сердцем. И теперь овчарка ждала, помахивая хвостом, чтобы женщина, давно ушедшая в мир иной, впустила его, дала вкусненького и сказала, что он хороший мальчик.
– Хороший мальчик, – прошептал Гамаш в огромное ухо, надевая карабин поводка на колечко ошейника.
Но, прежде чем уйти, заглянул в окно.
Он увидел мебель, укрытую простынями. Мебель-призрак.
Потом они с Анри сошли с крыльца. Под звездным куполом они медленно обогнули деревенский луг.
Один из них думал, другой вспоминал.
Тереза Брюнель приподнялась на локте и посмотрела на часы на ночном столике, которые загораживала от нее глыба, лежащая рядом с ней на кровати, – ее муж Жером.
Шел второй час ночи. Она снова легла, прислушалась к ровному дыханию мужа и позавидовала его спокойствию.
Не потому ли он так спокоен, что не отдает себе отчета в серьезности ситуации? Впрочем, он был человек вдумчивый и наверняка все понимал.
А вероятнее всего, Жером полагался на жену и на Армана, которые должны знать, что делать.