Я молчал.
— Представь, я дам тебе пушку, — сказал Дэннис. — Я дам тебе пушку и отправлю куда-нибудь в двадцатые годы, ладно? Ты где-то в Европе — в Австрии или в Германии. Я показываю тебе бар в одном городке и говорю, что там у стойки сидит такой-то человек и пьет пиво. Я велю тебе войти и прострелить этому ублюдку голову на виду у всех. — Дэннис сделал паузу и посмотрел на меня. — Я говорю, что ты должен это сделать, и ты идешь и делаешь, верно?
Я нервно рассмеялся.
— Нет, — возразил я. — Я этого не сделал бы.
— Тогда я говорю тебе, что этого человека, сидящего в баре, зовут Адольф Гитлер. Ты заходишь и видишь, что он сидит и пьет пиво. У тебя в кармане лежит пистолет тридцать восьмого калибра. И что ты будешь делать?
Я улыбнулся и кивнул.
— Я подойду и пристрелю его.
— Без вопросов?
Я снова кивнул.
— Без вопросов.
— Почему?
Это было очевидно.
— Если я убью Адольфа Гитлера, двадцать-тридцать миллионов человек останутся живы, — ответил я.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
Пауэрс медленно кивнул.
— Ладно, значит, для этого дела у нас появился критерий. Адольф Гитлер не вызывает сомнений, верно? А Сталин? Что с ним?
— Тоже без вопросов.
— Чингисхан, Калигула, Нерон, кайзер Вильгельм?
— Да. Всех их, я полагаю.
— А Черчилля?
— Уинстона Черчилля? Нет, конечно, нет, — ответил я.
— В четырнадцатом году его прозвали Белфастским Мясником, — сказал Пауэрс. — Он разместил в Ольстере третью эскадру. Он ввел военные корабли в гавань и приказал открыть огонь по городу.
Я покачал головой.
— Однако он совершил намного больше хороших поступков, чем плохих.
— То есть ты хочешь сказать, что мы должны рассматривать поступки таких людей с точки зрения исторической перспективы и только потом оценивать, чего они совершили больше — плохого или хорошего. И если они совершили больше плохого…
Я улыбнулся.
— Тогда все равно поздно пытаться что-то изменить.
— Именно, — сказал Пауэрс. — Возникает вопрос: кто принимает решение о подобных вещах и когда это происходит?
— Если вообще кто-то принимает какие-либо решения, — добавил я.
Пауэрс посмотрел в окно и тихо сказал:
— Такие решения принимаются. Действительно есть такие решения, и есть люди, которые их принимают. Прямо сейчас подобные решения принимаются менее чем в трехстах метрах от того места, где ты сидишь. И как только они принимаются, выделяются люди, которые должны иметь дело с последствиями этих решений. Я тебе скажу кое-что, Джон… — Пауэрс повернулся и посмотрел на меня. — Эти люди очень заинтересованы в том, какую роль ты можешь сыграть в работе с этими последствиями.
— Роль, которую я могу сыграть? Что вы имеете в виду?
— Ты не дурак, — ответил Пауэрс. — Ты знаешь, что здесь происходит последние несколько недель. Люди, с которыми ты приехал, исчезли, верно? Сегодня ты их видишь, а завтра их уже нет. Они сошли с дистанции. А ты добрался аж сюда. Сейчас ты стоишь передо мной, и я хочу, чтобы ты принял решение. Это будет самое важное решение в твоей жизни. Если ты пойдешь по одному пути, твоя жизнь будет достойна того, чтобы ее помнили, но если ты пойдешь по другому пути… ну, если ты пойдешь по другому пути, твоя жизнь будет такой, как ты решишь, но она определенно не будет такой, как в первом случае. — Он замолчал и понимающе улыбнулся. — Эта девчонка, с которой ты тусуешься, как ее зовут?
Я не ответил.
— Ой, да ладно тебе! — сказал Пауэрс. — Ты же не думаешь, что здесь может происходить хоть что-то, о чем мы не будем знать? Ее зовут Кэтрин Шеридан.
— Если вы знаете, зачем спрашивать?
Пауэрс рассмеялся.
— Тебе нужно сломать пару стен, друг мой. Тебе нужно научиться доверять кому-нибудь. Ты доверяешь Лоуренсу Мэттьюзу, верно?
— Конечно, доверяю, — ответил я.
— И Дону?
— Дону Карвало… Да, я доверяю ему. Я не уверен, что согласен со всем, что он говорит, но…
— Доверие не зависит от согласия. Дело не в том, чтобы у всех был один взгляд на мир. Боже, что же это было бы за дерьмо, если бы все были согласны друг с другом! Нет, мы говорим не об одинаковом отношении к миру, мы говорим о том, чтобы у нас было достаточно общих взглядов на мир, чтобы можно было принять какое-то решение, а потом отправиться его выполнять.
— Например?
— Ладно, ладно, теперь конкретнее. Например, Южная Америка.
— Южная Америка?
— Да, а почему нет? Это отличное место. Сейчас это зона боевых действий, но в то же время отличное место.
— Так что с ней?
— Именно туда твоя девушка отправится в июле.
— Она не моя девушка.
— Ладно, в июле туда отправится Кэтрин Шеридан, с которой ты хотел бы иметь отношения.
— Почему?
— Потому что нам надо, чтобы она туда поехала.
— Зачем?
— Чтобы уладить кое-какие дела. Чтобы сыграть свою роль в игре. Чтобы оказать посильное влияние. Но главная причина состоит в том, что она действительно хочет этого.
— И зачем вы мне это рассказываете?
— Потому что считаю, что ты должен поехать туда вместе с ней.
— С чего бы мне захотелось ехать в Южную Америку? — спросил я резко, потому что его тон вызвал у меня желание быть резким.
— С чего тебе ехать в Южную Америку? — Дэннис Пауэрс понимающе улыбнулся. — Чтобы убить Адольфа Гитлера, вот с чего.
ГЛАВА 21
— Вчера днем, — начал Миллер, — приблизительно без четверти четыре пополудни молодая женщина по имени Наташа Джойс была найдена мертвой в собственной квартире, расположенной между Лэндовер-хиллз и Гленарден. Ей было двадцать девять лет, у нее осталась сиротой дочь Хлои. Мужа у Наташи не было, постоянного друга тоже. Отец ее ребенка, героиновый наркоман по имени Дэррил Кинг, был убит в октябре две тысячи первого года.
Миллер посмотрел на мужчин, сидевших перед ним. Закаленные ветераны, хорошо знакомые с подобными случаями. Ничего нового они не услышали. Кого-то убили. Черная женщина из бедняцкого района, мать-одиночка, отец ребенка мертв, никто о ней не вспомнит, никто не позаботится, и, скорее всего, только дочь придет на похороны.