ДЖЕК. То лишь твое мужское сложенье, твои прекрасные глаза, что привлекли меня, прекрасного, там на брусчатке страстной
КОДИ. Не думай, будто можешь здесь тусить и МЕНЯ клеить
ДЖЕК. Ну, ну, даже в мыслях не было; я сказал Судье же, что я жулик
КОДИ. И он подсадил тебя в эту камеру, чтоб смотреть, как мы с тараканами наперегонки бегаем? Пха, чувак, я ни слову твоему не верю
ДЖЕК. Спроси Чарлза Лотона, в роли Капитана Бля? Валяй, спроси! проссы его!
КОДИ. Сэр, вы мараете мне честь; а она дорогой ценой завоевана в Карфагене
ДЖЕК. Либо Карфаген никогда не буйствовал; или Карфаген никогда
КОДИ. Карфаген никогда не такие базары; у тебя разум гадюки, язык, чтобы лезть, как концы железных паджетов; из сыра ты делаешь мышиную норку и понимаешь, что тебе больше нечего делать, только шестить, или сидеть на моем шесте, либо бросаться к нему и за него хвататься как бы то ни было – Нет, я знаю, о нет, нет: шест, шест, у меня златой шест —
ДЖЕК. Златой шест? С кольцами изношенного шлачного железа из пасти динозаврических поднохолмий, навльстившихся через дыбошахту? – когда дымящиеся краны мешают гром с трясиною, а мужчины мастрячат мартышачьи танцы в снегу, все грязные, ретивые до крайности, шипастые, собранья в их хижинах —
КОДИ. Ах утренняя звездочка моя
ДЖЕК. Это синяя роза, утренняя звезда – как синяя роза во Власах Архангела
КОДИ. Святой, верующий, грешник – считаешь, твои Ипполиты были Идиоты? Думаешь, твои Раскольники были Апостольцы? Евреи были? святые? – у нас был индеец по имени Херолд-Еврей, не спрашивай, откуда у него такое имя, и он в итоге сошел с ума в номере майамской гостиницы, растянувшись на кровати посреди ночи, помирая по пейотлю, глаза в потолок устремлены, где он узрел образ своего Великого и Скорбного Лика, Склонявшегося Над Миром; совершенно убился, само-убился, как джаз себя убил; (челюстной джаз, то было уныло): и когда лицо Иисуса сокрылось от его смертного взора, он вдруг понял, что он был Иисус Христос Самолично Вернувшийся, и сие было Второе Пришествие
ДЖЕК. А не в тот ли раз это было, когда пацан сказал, что Второе Пришествие по телевидению покажут, ты б увидел растянувшуюся сероотпечатанную фигуру молодого хулигана, убиенного легавыми, лежавшую, распростерши руки, в луже крови перед Национальным союзом моряков или поблизости на 17-й улице Нью-Йорк-Сити, Манхэтты, и транслируется по телевидению с одного побережья на другое всей нации как первая его серия, но вдруг всех по всей Америке поражает осознанием, что Второе Пришествие Свершилось, и все подымаются и выступают; повсюду образ прекрасного и мертвого, мертвого хулигана, голой шпаны, разлатанного навзничь, а в черепе также утоплена бейсбольная бита, и женщина вопит, испанка орет поблизости от радости, спроси меня, зачем; он лежит, почтальон отпустил его, он просил почтальона дважды, он слишком далеко зашел со своим кунштюком пупсика, он был слишком уж прекрасен, он тоже выпал из самолета и приземлился на первую полосу с перевязанной головой и – вот только он на телевидении и мертвый; все в Америке понимают, что это Образ Его Вновь, и все они торопятся куда-то, вздымаются тучи пыли, словно бы Война была Возбужденьем Мира, буйством событий; война начинается, он восстает, кресты зависят, кровь дурачит по небу полу-абстрактным узором, положенным на музыку мамбо на синхронизованную кинопленку. Чувак, он умер
КОДИ. Ага, примерно в то время – но этот Херолд-Еврей восстал, решил, что он Господь Бог, и направился назад на родину, в страну Квакиутлей на Ванкуверском Острове и части (острова) в Британской Коламбии и вокруг Якимы или чего-то еще, но в самом деле – воскреснуть средь своего народа, ты ж понимаешь, и оказывается в последней апогейной сцене своей жизни – там некая хиповая публика была, кто врубалась в пейотль – в итоге вопит на потлачах, швыряя самые драгоценные пожитки своей матери в ревущие Достоевские костры гордости и героизма. Наконец бросается туда сам и зажаривается до хруста. Вокруг скул очень вкусный. Да, я знал его когда; он был, он, индеец от и до, великолепный – фактически ж на самом деле его отец был крутым омбре в Грантсе, Нью-Мексико, и окрестностях, ух, где кремневая звезда сидит на боку горной звезды, и человеку сухо и улетно, и обостренно холодно, у его старика были черные глаза, и он терпеть не мог континентальных водителей автобусов с бычьими шеями, одного такого застрелил под городком Абилином, Кэнзас, во внезапной ярости, извергнувшись с заднего сиденья автобуса и сунув дуло в шею водителю, открывши огонь. Автобус въехал в зерновой элеватор, и семнадцать голубей вылетело с сеновала; «Бабкины сказки миссиз О’Флаэрти», том Арнолда Беннетта, упал на кусок разбитого стекла и сухую птичью какашку, что случайно валялась у дороги, где прошлой весной ее оставил Дикий Гусь, клять его асейскую шкуру; но я и впрямь слишком заболтался. (ДЖЕК: Не, Па, вовсе не, ты вовсе да) Больше я ни о ком из тех дорожных персонажей ничего не слыхал – с тех пор я состарился. Они меня боле не заботят. Для начала как вообще они могли меня касаться, я не шучу про дорогу, когда по такой путешествую, мне надо куда-то двигаться, я еду – канеш, я могу и дурака валять, и валял его, на дорогах, на дороге, но, обычно то было большое – ну, знаешь, расстояние, время, пробег в милях, бля, блю, плюх; никакой конкретной сути значения, иными словами
ДЖЕК. Словами поистинней
КОДИ. Точно так же глупо, как то, что дождь на самом деле молоко, вишь?
Дулуоз сидел у Коди в своем воскресном кресле, только что предприняв дневную прогулку по холодной погоде, как он делал, бывало, по ледянистым красно-хлещущим январским воскресеньям Востока, и выглядывал в окошко детской. Белые дома Фриско, серокартонный расклад для нисходящих ступеней, стирка на веревке (тут в переулке ты б решил, что мир пустота, а не круглая тучная земля, пустота в уме и в городе), старуха с аккуратным и трепаным тяговым подбородком и розовыми матерещеками выглядывает из своего серобелого дома и втаскивает стирку, один или два предмета, потому что воскресным днем ей что-то может понадобиться, нет, она втягивает понемногу все больше и больше… осталось лишь (я сплетнесерый шпион) полотенце, два слюнявчика, да комбинашка, откуда же мне знать, что б она сказала (покуда она смотрит вверх услышать самолет) (во всем этом унынье жизни столь далеко от ее детства) знай она, что я сидел, мысленно подмечая ее стирку, один предмет за другим, она б решила: «Этот молодой человек безумен, что-то не так с его умственными способностями, он слишком поздно уж с собою играется», а я прячусь в чулане с закрытыми глазами, ахая, либо то время, когда в доме на Сара-авеню ко мне подкралась Ма и в полдень это было, осмелившись поглядеть, что это я делаю такое, от чего (как она думала) у меня носовые платки влажные, а я-то всего лишь собственноручно стирал свои носовые платки – моя мать со мной была по-настоящему сурова в этом отношении, не допускала она никакого секса в доме. Говорят, от этого мужчина с катушек слетает. Наверное, я тогда уже слетел. Говорят, знаешь солнце, луну и звезды.