Сарум. Роман об Англии - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Резерфорд cтр.№ 185

Когда Селии исполнился год, в отношениях супругов возникла некоторая напряженность, постепенно переросшая в отстраненную холодность. Наверное, в этом был повинен сам Эдвард, который сначала добродушно подшучивал над послушанием жены, а потом начал укорять ее и изводить едкими насмешками над католическими догматами или святыми реликвиями. Кэтрин растерялась, пытаясь сообразить, к чему относятся язвительные замечания мужа – к ней самой или к ее вере. Неужели он ее разлюбил? Или намекает, что больше не исповедует католичество?

По молодости лет Эдварду доставляло удовольствие наблюдать за смятением жены. Спустя несколько месяцев она стала подозрительно поглядывать на мужа, а однажды, набравшись смелости, спросила без обиняков:

– Ты католик или нет?

Эдвард заверил ее, что от веры не отступит. Кэтрин недоверчиво покосилась на него, однако промолчала, затаив обиду.

Теперь Эдварду казалось, что он постоянно ощущает недоверие жены, даже по ночам, в супружеской постели; спустя несколько месяцев он с удивлением обнаружил, что охладел к супруге. Кэтрин оставалась послушной и верной женой, однако Эдвард подозревал, что ее любовь остыла. Иногда он заверял ее в том, что не отступил от католической веры, и тогда прежнее чувство ненадолго вспыхивало с новой силой, хотя супруги все еще терзались сомнениями.

Родным о своих подозрениях Кэтрин не рассказывала, не желая выставлять мужа клятвопреступником. Впрочем, в последнее время супруги жили мирно и почти счастливо. Кэтрин снова затяжелела, но ребенка выносить не смогла. Селию тайно воспитывали в католичестве; с недавних пор Эдвард стал опасаться, что в детском лепете пятилетней девочки могут проскользнуть намеки на запретное вероисповедание.

– Погоди ее наставлять, пусть немного подрастет, поймет, о чем говорить не следует, – велел он жене и, не желая ее расстраивать, добавил: – Ведь Книга общих молитв – всего-навсего переложение сарумского чина.

Увы, Кэтрин это нисколько не утешало.

Утром Эдвард рассорился с женой. Он рано ушел по делам, но перед тем, как пойти в церковь, решил заглянуть домой. Кэтрин его возвращения не услышала. Он тихонько поднялся по лестнице на второй этаж. Из гостиной раздавался негромкий голос жены:

– А потом священник совершает таинство превращения хлеба и вина в тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа.

Эдвард оцепенел от ужаса: что, если малышка повторит эти слова прилюдно? Лолларды, а следом за ними и протестанты отрицали пресуществление – основную доктрину Католической церкви, которая подразумевает, что при освящении Святых Даров они превращаются в тело и кровь Христову. Именно эту доктрину отстаивал Генрих VIII в своем Акте о шести статьях, однако его сын Эдуард VI, а вслед за ним архиепископ Кентерберийский и епископ Солсберийский объявили ее анафемой.

Эдвард, не помня себя, ворвался в гостиную.

– Не смей учить нашу дочь папистским обычаям! – вскричал он, угрожающе глядя на жену. – Я тебе запрещаю!

– Папистским обычаям? – обиженно переспросила Кэтрин, уязвленная до глубины души.

– Да!

– Ты что же, сам католическую веру не исповедуешь? – с болью в голосе прошептала жена.

– Нет, не исповедую! – гневно ответил он.

Кэтрин поняла, что все эти годы муж ей лгал.

Эдвард искал утешения в делах и заботах. Если сегодняшняя встреча с Томасом Форестом и фламандцем пройдет удачно, то семейство Шокли займет высокое положение в торговых кругах Сарума. «Может быть, я даже мэром стану», – с замирающим сердцем подумал Эдвард. Как и прежде, основой успешного предприятия была старая сукновальня.

В последние десятилетия английское ткацкое производство претерпело значительные изменения. Сарум славился шерстяными тканями, особенно солсберийским и киперным сукном; увы, теперь они не пользовались спросом, однако средневековые гильдии ремесленников слишком гордились своими умениями и не желали изменять традициям. Торговля с Италией через порт Саутгемптона понемногу сошла на нет, и даже в Англии солсберийское сукно продавалось плохо.

– Забудь об Италии, – советовал Джон Шокли сыну. – Попробуй с Антверпеном торговлю наладить.

Сейчас покупатели требовали плотное, тяжелое сукно двойной ширины, желательно некрашеное и плотностью двадцать пять унций на квадратный ярд – толстую ткань, больше похожую на тонкий войлок, производимый сукновальнями. Заказы на нее поступали от торговцев из Нидерландов и Германии, приезжавших в Блэк уэлл-Холл, где располагался лондонский суконный рынок. Оттуда сукно отправляли в Антверпен, страны Балтики и дальше.

С изменением рыночной ситуации центр производства сукна переместился из Солсбери в Западный Уилтшир. Прежде суконщики на западе графства находились в невыгодном положении: рек и ручьев, необходимых для сукновален, здесь было предостаточно, но вода, подпитываемая родниками, берущими начало в меловых и известняковых грядах, была слишком жесткой, из-за чего ткань впитывала красители плохо и неравномерно. Теперь же, когда на рынке возник спрос на некрашеное сукно, жители Западного Уилтшира оказались в выигрыше.

Изменились и условия производства. Ткачи по-прежнему изготовляли сукно на ручных станках, но предприимчивые купцы начали заводить близ сукновален мануфактуры, создавая первые ткацкие фабрики; к примеру, древнее аббатство Мальмсбери, пустовавшее из-за роспуска монастырей, превратилось в суконную мануфактуру.

На этом богатели многие торговцы, однако обитатели Сарума, с его старинным рынком и средневековыми гильдиями, придерживались консервативных взглядов и не торопились расставаться с традициями. Впрочем, так поступали не все.

– Глянь, как братья Уэбб в гору пошли, – вздыхал Эдвард. – Они не только сукно производят, но и сами с Антверпеном торговлю держат, без посредников.

Сам Шокли не располагал средствами для такого крупного предприятия, однако его знакомый Томас Форест предложил вложить в дело свои деньги, что вполне устраивало обоих партнеров.

Томас Форест был истинным джентльменом. Отец его не только перестроил старинное поместье Авонсфорд, но и возвысил семейство, обзаведясь фамильным гербом с изображением восстающего льва на золотом поле. Герб красовался и над камином в зале, и на могиле старшего Фореста, похороненного на деревенском кладбище. Перед смертью старик заказал свой портрет молодому даровитому художнику из Германии, ученику великого Ганса Гольбейна, который придал узкому хитрому лицу заказчика выражение сурового достоинства. С недавних пор среди английского дворянства вошли в моду портреты предков, поэтому старший Форест, стремясь подтвердить величие своего семейства, решил не скупить ся на расходы.

– Томас, ты и свой портрет закажи, – наставлял он сына, воображая длинный ряд портретов на стене особняка. – Хоть мы и из новых дворян, но все-таки…

Томас Форест, по примеру отца, старался возвысить семейство. Он взял в жены девушку с богатым приданым, дочь суконщика из Сомерсета с претензиями на знатное происхождение по материнской линии. Земли в имении Томас сдавал в аренду, лачуги в старой деревне снес, а вместо них построил новые дома в миле от особняка, что дало возможность огородить еще триста акров земли. На высвободившихся участках он уничтожил все постройки, избавился от изгородей и пашен, засадив все купами деревьев до самого берега реки, и завел оленей. Теперь из окон особняка открывался чарующий вид на олений парк, а не на убогие крестьянские дворы. Роспуск монастырей дал Форестам возможность дешево прикупить землю у небольших монашеских обителей; в одной из них Томас собирался разместить суконную мануфактуру. Еще одним источником дохода стали мелкие усадьбы, которые королевские чиновники передали в управление семейству Форест. Томас выплачивал за них скромную ренту, поручив ведение хозяйства своему управляющему, что приносило хорошую прибыль. Томасу Форесту прочили пост мирового судьи графства, что окончательно закрепило бы положение семьи среди дворянства, давало возможность быть избранным в парламент или королевский суд и открывало путь к высоким назначениям и титулам.