Сибирский кавалер - читать онлайн книгу. Автор: Борис Климычев cтр.№ 81

Если к этой поре у птицы нет гнезда, будет все лето ходить ногами, хотя, и имеет крылья. Девки в такое время не заплетают косы, ходят простоволосы, парни на девок с ухмылкой глядели: словно — в постель, али только с постели.

Ну а Григорий решил теперь умереть. Все уговорено было с Агафьей да Бадубаем. Как раз на Благовещенье и слег. Лежал на лавке, бледный, бредил:

Тичирк инходс, каруд инходс,

Адук зелоп каруд!

Силантий удивился:

— Крепко лихоманка взяла, аж по-басурмански заговорил.

Пригласили знахаря. Если в Томский переселялись обычно северяне, то в Кузнецком много было людей из южных русских степей. И сами пришли, и старцев своих привели.

И пришел один древний и говорил по южному мягко, а борода была ниже пояса. И был у него ивовый посох. Когда он кого-нибудь вылечивал, то делал на ивовом стволе надрез, и болезнь из человека уходила в этот надрез. И на ивовом стволе появлялась шишка. У старца Евтуха посох был весь в таких шишках.

Этот старец даже мертвых прежде к жизни возвращал. Ложился рядом с умершим, прижимался к нему телом и лежал три дня и три ночи. И живая сила переходила из тела Евтуха в тело умершего. И воскресал! Но то было давно. Теперь Евтуху это было не под силу — мертвых воскрешать.

Пощупал он своей ветхой рукой лоб Григория и стал читать заговор:

— Первачики, другачики, колода да лодачики, перводан, другодан, на колоду угодал, пятьсот-судья, пономарь, ладья, Акудина кошка, голубина ножка, прела, горела, по морю летела, за морем пала, церковь стала, кум да кума, полкубышки ума, рыбчин, дыбчин, тараканьи дырчин, в подполье была, не заплесневела, на пять костров, половина дров, сжег царь Соломон, а смерть, поди вон!

А через неделю заголосила Агафья:

— Ой, сиротиночка, на кого ты нас оставил?

Бадубайка утирал скупую мужскую слезу. Силантий оторопело смотрел на лежавшего на лавке белого, как мел, Григория. И даже жалость взяла: он-то строжился над мужиком, ругал его, бывало, связать обещал, воеводе пожаловаться. Эх, люди! Не любим мы друг друга вовремя, пока на этом свете живем. А на том и спросят с нас за все. Агафья говорит:

— Мерку снимай да иди гроб заказывай Мишке Косому, да пусть колоду хорошую, добрую выдолбит, дерево большо надо, мужчина помер вона какой! Так ты иди, значит, помоги там Мишке, он, небось, дешевле возьмет. Да иди воеводе скажи о делах наших. Постоялец-то человек казенный был… Ну а я соседок позову покойника обмывать…

И пошел Силантий выполнять, что она сказала, а сама она позвала соседок, тех самых, с которыми всегда в бане мылась.

И вот уж — церковь. Поп благолепный, с хорошей бородой и кудрями, привычно затянул:

— Со дусе праведных скончавшихся душе раб твоих, Спасе, упокой!..

Пришел в церковь и Афанасий Иванович Зубов, покрестился мелко. Теперь еще забота. Отписывать придется о смерти ссыльного. Молодой помер, сие огорчительно и попреки могут быть…

И вот уж кладбище, яма в кремнистой почве, и хор, из монахов состоящий, в зеленых фуфайках и штанах и шляпы черные, и поют не столько приятно, сколь заунывно:

— Житейское море, воздвизаемое зря, напастей бурею, к тихому твоему пристанищу притек…

Закидали могилку, временный крест установили, потом уж Мишка с Силантием большой вытешут, какой прилично ставить над могилой доброго христианина. И вот — небольшая процессия заплаканных баб, задумавшихся мужиков потихоньку пошла с холма.

Только скрылись они за поворотом, как выскочили из кустов Демка Холстинин да Петька Грамаш, оба с заступами в руках, спешно разрывают могилу, кричат:

— Гриш, ты живой?!

Глухо. Встревожились мужики, еще быстрей заработали заступами.

Вот и крышка, сдернули ее, Григорий сел на колоде, глаза протирает.

— Чё молчал! — осерчали мужики.

— Вас бы сюда, так поняли бы — чё, — хмуро сказал Григорий. — Душно, аж вспотел, воздух уж кончался, стал бы я орать, последний воздух тратить… Дождался, и — ладно. Долго, наверно, бабы тут слюни распускали, того гляди, по правде бы похоронили…

Выбежали в распадок, там кони к деревьям привязаны. Вскочили на коней, поскакали тайными тропами на заимку.

Не ближняя дорога, кругами, мимо города, мимо казачьих постов, лесом, скалой. Берегом.

Вот она и заимка. Барбакан! Нерусское слово. Тут литовцы раньше спасались, то ли поляки, то ли немцы, то ли еще кто. Но звучит хорошо, как слово «свобода»! Барбакан!

Много чего на Барбакане этом надо сделать. Избы две старые перекатать, дом построить, тын новый, двойной, связать да камнем забутить. Уже и оружие на заимке есть, поляки притащили две пищали немецких знатных, казаки тоже пушчонку малую сперли в городе еще зимой да на санях привезли. Помаленьку порох добывают, баб посылают на торга.

Григорий вычертил «вавилоны», показал на них будущую крепость. Когда тын будет готов, поместится в крепости достаточное число изб. Подземный ход из крепости уйдет под тын и выведет к реке, а в нише хода замуруют бочонок с порохом, на случай, чтобы подорвать этот ход было можно.

Камня для строительства много сколько надо. Мать сыра земля велика, а камни — хребет ее, в этих местах кости земли выступают там и сям. Отламывай да строй. Людишек не хватает, оружия.

Людей привлечем жизнью свободной, добрым вином, веселой игрой. В печи котлы вмажем, трубки проведем, охлаждать будем водой из родника.

Нужда и за заплаткой грош найдет. Можешь после отказываться, мол, я, во-первых, — не пью, а во-вторых, — и так выпил! Мы по яйцам пройдем — не раздавим, мы из печеного яйца цыпленка высидим! Проживем!

А время — идет. На Ивана Богослова — сей, не говоря ни слова. Жадничать не моги, пеки для нищих пироги. На Исакия змеи идут на свою свадьбу, не покидать бы нам вовсе усадьбу. Страшно. Но нужно, чтобы было на столах брашно. Убить змею, вытащить жало да натопить из той змеи сала, сделать из сала овечку и посвятить любимому человечку. Как засветит змеиная свеча, так будет снова любовь горяча!

Надо было Григорию создавать на Барбакане свое войско, надо было засылать в Кузнецкий своих лазутчиков, чтобы всех обездоленных, обиженных склоняли уйти поскорее на Барбакан, туда, где светлы речные воды, под команду Плещея-воеводы.

И отправил он беглую женку Василису, дав ей наказ, зайти немедленно к Агафье, когда ее мужа дома не будет, сбежала бы от Силантия к новой жизни. Он знает, что Агафья не дремала, она помаленьку отбавляла порох и свинец из мужниных припасов да складывала в дорожные корзины.

Когда приехала за ней Василиса, все у нее было готово. Они дождались, когда свекор гостевать ушел, а Силантий был тогда на службе.

Агафья сбегала к соседкам, подговорила Анфису да Дашутку сбежать от мужей на веселую жизнь. Они и рассудили, что веселая жизнь гораздо лучше скучной.