Итак, Асина тетушка, видимо, почувствовала опасность, а может быть, за ней уже пришли, но она каким-то образом сумела ускользнуть от преследования и бросилась к Максиму Николаевичу. Бежала, спешила, падала… Но поняла, что не успеет, что силы ее кончаются, что ее вот-вот схватят. И тут она увидела Дуняшу и обратилась к ней за помощью.
Если бы Дуняша не вышла за ворота нашего дома…
Вот в чем дело! Именно в этом! Около ворот стена с табличкой: «Семеновскiй переулокъ, домъ 5». Этот адрес увидела Асина тетушка – и вспомнила его! Я оставила ей свой адрес, она знала, что мне можно доверять. И, почти лишившись рассудка от страха и безнадежности, она сунула письмо первому попавшемуся человеку, который попался ей на глаза рядом с домом со знакомым номером…
Правда, чистая случайность, что письмо все же попало ко мне, что я смогла его прочесть и понять…
Случайность. Бессмысленная случайность! Потому что письмо опоздало. Максим Николаевич Мансуров арестован. Может быть, его тоже увезли на таком же зловещем черном автомоторе, как тот, в который швырнули несчастную женщину.
На таком же? Или на том же самом?..
Около дома Борисоглебских шнырял черный «Кадиллак». Дуняша видела черный автомотор. Шофер черного «Кадиллака» напугал меня около дома Максима Николаевича Мансурова. И женщина, женщина со смоляными волосами, одетая в черное…
Я оглядываюсь, нет ли кого-то рядом, и достаю письмо. Где эти строки?.. А, вот! «Не кори себя, Асенька, за то, что ты ввела О.Г. в наш дом… Остерегайся ее!»
О.Г.? Но ведь ту женщину, ту футуристку, если это и в самом деле она, звали Елена Феррари?
Нет. Не Елена Феррари, не Арлезианка. Это псевдонимы. А настоящее ее имя Ольга! Оленька, как называла ее Ася.
О.Г.
Совпадение? Или это в самом деле она?
Предположим.
Борисоглебский видел в ней опасность. Она уверила Асю, что муж ее скоро будет освобожден. Обманула ее – зачем? Пытаясь что-то выманить?
Я качаю головой. Да ведь эта ситуация невероятно похожа на ту, в которой оказалась я! У меня тоже пытались выманить бриллианты за жизнь брата. И обманули. Правда, ко мне подослали какого-то Ивана Фролова. А впрочем, какая разница? Комиссары все одним миром мазаны!
Что же нужно было Елене Феррари, О.Г., от Аси?
Тоже драгоценности? Или что-то другое?
Снова раскрываю письмо.
«Ты миллион раз видел это место из бывшего моего окошка. Вспомни, как туда однажды улетел Аськин индийский шарф и мы с тобой пытались его добыть! Именно под той штуковиной, с которой ты, бледнолицый брат мой, снял шарфик сестры, и находится то, о чем идет речь. Посмотри внимательно, и ты увидишь, что в одном месте лист жести немного поцарапан. Там и ищи. Только будь осторожен и не поскользнись, как в прошлый раз! Меня уж не будет рядом, чтобы поймать тебя, а лететь-то высоко!»
Может быть, Елена Феррари хотела завладеть чем-то, лежащим в «том месте»?
В каком?
Борисоглебский говорит о тайнике, который расположен на крыше. Ну явно на крыше! Он даже остерегает Максима Николаевича, чтобы тот не поскользнулся. За что мог зацепиться улетевший шарф? Да за трубу, скорее всего. Значит, тайник на крыше около трубы. На какой крыше?
«Ты миллион раз видел это место из бывшего моего окошка».
Я не знаю, где находилось бывшее окошко Борисоглебского. Зато я помню, где жил Асин брат. Кухонное окно выходит на крышу, я помню, как Аннушка просто-таки выгоняла своего барина на крышу, чтобы дать мне возможность убежать…
Я поворачиваюсь – и со всех ног спешу в обратном направлении. Прохожу мимо своего дома, словно мимо чужого, и только через квартал спохватываюсь, что миновала его.
Почему не зашла, не отдохнула, не поела, ведь у меня подкашиваются ноги от усталости и голода? А впрочем, в моей разоренной квартире не больно-то отдохнешь, а есть у меня совершенно нечего. Жалкие остатки пшенки рассыпаны по полу, смешаны с солью и мукой. Ни кусочка хлеба – ведь Дуняша, которая получала продукты по моим карточкам, убита… Карточки оставались у нее. Они пропали.
И тут я останавливаюсь, словно натолкнувшись на стену, сложенную из кирпичиков-вопросов. А все-таки что искали у меня и у Дуняши? Только ли драгоценности? Почему же не нагрянули в другие квартиры? Почему пытали Дуняшу? Что хотели узнать у нее? Не то ли, куда девалось письмо, переданное ей несчастной загнанной беглянкой? Наверное, тетушка Аси Борисоглебской не выдержала мучений в чеке и выдала Дуняшу. А та, конечно, назвала меня. И тогда налетчики ринулись в мою квартиру…
Но дверь! Аккуратно открытая и запертая дверь! Ее не ломали, а открывали ключами!
Да все просто. Все очень просто.
Я устало провожу рукой по лбу.
Это и в самом деле просто. Ключи были взяты при обыске у Кости, конечно. Как тут все совпало: и алчность этих гробокопателей, «душки-матроса» и Ивана Фролова, которые превратили горе, страдания, смерть в доходное предприятие, и маниакальное стремление Елены Феррари завладеть чем-то, принадлежащим Мансуровым.
Чем? «Тетрадь и все остальное», – пишет Борисоглебский. Что именно интересует Елену Феррари? Тетрадь или остальное? Или все разом? И какое отношение это имеет к Франции?
А главное – что это?!.
Мне теперь ничего не остается, как только попытаться все разузнать, выяснить, понять. Домой возвращаться нельзя. Там на меня расставлены те самые зловещие мрежи, о которых мне пророчески напомнил Пушкин. Ко мне могут ворваться в любую минуту – замучить, пытая, чтобы завладеть ключом к открытию тайны. Письмо – вот этот ключ.
Осталось найти дверь, которую он сможет отворить.
Наконец я подхожу к знакомой парадной и поднимаюсь на пятый этаж. Лестница пуста. Все двери заперты. Я осторожно ступаю по лестнице, физически ощущая, как из глубин квартир неслышно прокрадываются люди и с замирающим сердцем приникают с той стороны к своим дверям, гадая: не к ним ли идут? Кто? Зачем?
Я прохожу мимо, поднимаюсь выше, и мои шаги словно бы сопровождает едва слышный шорох осенних листьев, несомых ветром: невидимые мною люди с облегченными вздохами отступают от двери и благодарят судьбу, даровавшую им возможность еще пожить.
Долго ли? Коротко? Этого не знает никто.
Я ожидала увидеть знакомую дверь висящей на одной петле или вовсе вывороченной и не поверила глазам, увидев, что она чинно закрыта. Мелькнула надежда, что покойная Дуняша ошиблась, что над Аннушкой и ее барином не разразилось никакой беды… но тут же замечаю, что дверь не заперта, а лишь только притворена. С обеих сторон висят обрывки бумажки с печатью чеки. Итак, дверь была опечатана, да, видимо, кто-то любопытствующий раскрыл ее. Ну что ж, тем лучше, не то сорвать печать пришлось бы мне.
Осторожно тяну на себя створку и заглядываю. Хоть я всю дорогу готовила себя к тому, что увижу, а все же картина царящего здесь разгрома ударяет по глазам и по сердцу. Сквозняк гуляет по комнатам, вороша раскиданные вещи, переворачивая страницы книг. Видимо, те, кто учинил этот разгром, уходя, забыли закрыть окно, вот сквозняк и распахнул дверь, сорвал печать.