Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789-1848 - читать онлайн книгу. Автор: Иван Жиркевич cтр.№ 101

– Мулла здесь? – отвечали:

– В деревне.

– Немедленно призвать его ко мне!

У входа в деревню встретил меня голова, из казенных русских, с печальным видом.

На вопрос мой:

– Что это у вас делается?

– Один Бог знает, ваше превосходительство, как все это кончится, – отвечал он.

Когда я вошел в волостную избу, явился мулла. Оставшись с ним наедине, я стал его расспрашивать и упрекать, почему он не употребил своего духовного влияния на народ к устройству дала. Он возразил мне, что его влияние на других гораздо слабее, нежели тех, которые бунтуют нарочно… Я приказал, чтобы он назвал мне поименно тех, которые волнуют других и, по мнению его, сильнее его влиянием. Он не хотел отвечать.

– Ну так я примусь за тебя и тебя первого на дерево!

Испугавшись, он сказал:

– Я вам назову стариков, которых татары более других уважают и слушают. Но не скажу, что они бунтуют других, ибо это было бы несправедливо!

Мне этого и хотелось, и по его указанно я записал семь имен на лоскутке бумаги; затем приказал мулле выйти в другую комнату, смежную с той, где я был, чтобы он прежде меня не мог выйти к народу, позвал голову, с которым повел разговор в подобном же тоне, домогаясь, чтобы он указал мне на зачинщиков или на тех, которые имеют вес на мнение общее. Он мне указал многих, и между ними находились все семеро, записанные мною по указанию муллы. Тогда я вызвал муллу из комнаты, приказал ему объявить народу, что я хочу говорить с ним, а семерых, записанных мною, вызвать из толпы и приказать им стать ближе ко мне, впереди других. Затем умывши лицо, я пошел к народу, но в сенях рядом с головой увидел стоявшего человека в синем сюртуке.

– Писарь головы? – спросил я.

– Нет! Удельный чиновник.

– Зачем без мундира?

– У нас не положено, чтобы мы были в мундирах при исполнении дел наших, по имениям.

– Вон отсюда, – вскричал я, – если не имеете мундира!..

Заметя, что записка моя осталась на столе, я вернулся в комнату и взял ее; на все это потребовалось не более пяти минут времени; выйдя же опять на улицу, первое лицо, которое я встретил, был тот же чиновник, но уже в мундире! Не обращаясь еще к народу, я резко обратился к нему с выговором и с сердцем закричал:

– Не это бунтовщики! А тот, кто не уважает начальство, служа сам государю! Тебя первого надо повесить на воротах, в пример им! А с ними я управлюсь немедленно!

Народ весь подался ближе ко мне, и некоторые оставались в шапках; я выкликнул по записке.

– Я хочу говорить с вами, от имени государя! Все шапки долой и на колени!

Немедленно исполнено. Затем я продолжал:

– Вам было объявлено начальниками, что у вас следует завести общественную запашку, для вашей же пользы, как и у удельных крестьян? Некоторые из вас тому воспротивились, утверждая, что на это нет воли государя! Я всех вас, и виноватых и невинных, взял под мою защиту и просил прямо государя объявить через меня его волю. Вам вчера объявлен указ государев, но вы себя оказали ослушниками и теперь все вы преступники! И, на беду, я вас защищать уже не могу. Вы сделали меня самого перед государем обманщиком! Я ручался за всех вас! Государь послал от себя доверенного вельможу поверить слова мои. Вы и его ослушались, и теперь уже гнев государя со всей справедливостью падает и на меня, и на всех вас! Вы думаете укрыть виновных, прикрываясь не понимающими русского языка, но против этого у меня есть мера. – Тут я провозгласил семь имен по записке, продолжая: – вот у меня уже есть семь виноватых, а из остальных будет отвечать десятый! Хотите ли вы повиноваться или нет? Будет ли у вас общая запашка?

Несколько голосов, в том числе два или три из числа семерых, ответили:

– Будем делать, что прикажешь.

– Хорошо, – отвечал я, – я немедленно это узнаю. – И тут, взойдя в середину толпы, я взял за ворот одного молодого татарина и, выведя его вперед, сказал: – Я хочу наказать одного, чтобы показать, как я поступлю с другими ослушниками, – и, обратясь к голове, приказал подать розог. Видно, удельное начальство часто употребляло эту меру, ибо розги мигом явились на сцену! Стали раздевать избранного мною, который, с бледным лицом, ожидал жестокого наказания. Но я, видя безусловную покорность, остановил исполнителей.

– Довольно! – сказал я. – Я хотел только видеть, как вы исполните мое приказание! Вот один, которого я прощаю именем государя! За него я беру ответ на себя лично. Но вы прочие – все преступники, за вас я и просить не берусь!..

Тут раздался общий крик:

– Проси за нас! Проси за нас, губернатор! Мы все будем тебя слушать! Прикажи! Домы снимем и будем пахать на местах их.

– Молчать и слушать! – крикнул я. – Я знаю все! У вас уже у многих приготовлены подводы и уложено имущество, чтобы бежать, когда придет команда. Для этого я и команды не взял с собой, а приехал один. Вот видите – я посреди вас. Любой может пырнуть ножом в меня! Но я верный слуга государя – и не боюсь этого! На место мое назначат другого. Будут отыскивать и отыщут виноватого! Бежавши, земель своих не увезете с собой; поймают на другом конце России, потянут к допросу, накажут, а землю уже не возвратят и вместо временного занятая участка под общую запашку земля ваша навсегда останется казенной. В Симбирской губернии жителей много, а земель мало, найдут кем разрабатывать. Что же касается меня, пока я жив, я столь строгий и точный исполнитель воли моего государя, что, если бы он приказал мне виновных всех перевешать на собственной моей коже, я бы это исполнял до той минуты, пока последний вздох был в теле моем. Будете ли вы пахать?

– Сей же час будем, и вот увидишь сам, как это сделаем!

– Посмотрю.

Тут я приказал всем отправиться к делу, оставя при себе лишь молодого татарина, которого хотел наказывать и которого после прощения отец принуждал лизать пыль с моих сапог, до чего, разумеется, я не допустил его; я сказал ему, чтобы когда все будет готово, то чтобы он проводил меня туда, где будут пахать. Войдя в комнату, нашел, что еще не было и 4 часов пополудни, так мало потребовалось времени к обороту дела. Через четверть часа явился мой провожатый, и я пошел с ним через все селение, раскинутое, как вообще все татарские селения, на большом пространстве. Моему чиновнику, жандарму и исправнику (который в это время прибыл) я приказал остаться в волостной избе. Проходя селение, я заметил, что из-за плетней выглядывают головы. На вопрос мой, кто это, проводник отвечал:

– Бабы наши!

– С бородами? – спросил я. (Я видел много мужицких голов.)

– А это наши каштаны! Т. е. удалые, которых у нас так называют.

– Скликай их ко мне, зачем нейдут?

– Боятся.

– Скажи им – напрасно. Я друг всем тем, кто меня слушает!

Пока дошли мы до конца селения, от которого нарезаемая земля еще была верстах в двух, каштанов собралось около меня человек до сорока, и я с ними дружески пустился в разговоры и между прочим спросил у них, сколько деревень приписано к этой волости; узнавши, что 10, приказал им, чтобы сейчас из них «удалых» 9 человек поехали бы в каждую деревню и выслали бы стариков ко мне. Все это было мгновенно исполнено.