Я задумалась о том, зачем бабушка пришла сюда сегодня. Я вспомнила о безвременной смерти моих дядей, и слезы побежали по моим щекам. Бабушка взяла меня за руку. В ее глазах светилась доброта.
— Пион, моя милая девочка, если ты задашь мне вопрос, я помогу тебе найти ответ.
— Кто я?
— Думаю, ты знаешь.
Мои дяди не нашли успокоения, потому что их не похоронили, как полагается; я не могла сдвинуться с Наблюдательной террасы, потому что на моей дощечке не была поставлена точка. Нам трем было отказано в похоронных ритуалах. Мы не можем попасть даже в ад. Слова вылетели из моего рта, и пелена тут же спала с моих глаз:
— Я — голодный дух.
Красный паланкин
Мне некуда было идти. Я была одинока.
У меня ничего не осталось. Я не могла вышивать. Долгие годы я была лишена кисти, бумаги и туши и потому ничего не писала. Я была голодна, но мне нечего было есть. Мне больше не хотелось проводить долгие скучные часы, глядя через балюстраду на землю. Мне было больно смотреть на маму, потому что я знала, как сильно она страдает; мне было больно видеть отца, потому что теперь я знала, что он никогда не любил меня так сильно, как мне казалось. А когда я думала о Жэне, мое сердце сжималось от боли. Я была одинока. Такого не должно случаться ни с одним человеком или с призраком. Никто меня не любил, и я ни к кому не была привязана. Неделями я плакала, вздыхала, кричала и стонала. В этом году в моем родном городе выдался особенно суровый сезон дождей.
Но постепенно я оправлялась от горя, хотя это происходило очень медленно. Я клала руки на балюстраду, склонялась через край и смотрела на землю. Я закрывала глаза, чтобы не видеть родительский дом, и вместо этого наблюдала за работой крестьян на высадках тутовника, принадлежащих моему отцу. Я видела, как девушки прядут шелковую нить. Мне было интересно подсматривать за жизнью семьи старосты деревни Гудан. Мне нравилась госпожа Цянь. Она была образованной и утонченной. В прошлом ее бы вряд ли выдали за крестьянина, но после Переворота она могла счесть везением, что у нее вообще был муж и дом. Пять дочерей приносили ей одно разочарование. Она даже не могла учить их читать, потому что в будущем им все равно придется тяжело трудиться на шелкопрядильнях. У нее было мало времени для себя, но иногда поздно ночью она зажигала свечу и читала «Книгу песен». От ее прошлой жизни осталась только эта книга. Ее переполняли желания, но у нее не было надежды их исполнить.
Впрочем, если говорить честно, она и ее семья всего лишь помогали мне забыться. Я смотрела на них, пока не потеряла терпение. Затем я сдалась своим желаниям и позволила себе перевести взгляд на дом Жэня. Я дразнила себя, глядя то на один, то на другой образ, ласкающий взор, — сливовое дерево, которое не желало цвести, пионы с поникнувшими от страсти головками, лунный свет, сверкающий на поверхности пруда, окруженного лилиями. Наконец я увидела Жэня. Ему исполнилось двадцать пять лет, но он до сих пор не женился.
Однажды утром, когда я, как обычно, совершала свой «обход», я вдруг увидела, как мать Жэня подходит к воротам. Она оглянулась по сторонам, чтобы убедиться в том, что рядом никого нет, а затем засунула что-то в проем над дверью. Проделав это, она опять стала озираться. Уверенная в том, что ее никто не видит, она сложила руки вместе и три раза поклонилась четырем частям светa. Закончив ритуал, она направилась через дворы во внутренние покои. Она сгорбилась и время от времени настороженно посматривала то вправо, то влево. Очевидно, она сделала нечто такое, что должно было остаться в тайне, но ее жалкие человеческие уловки не могли ничего от меня скрыть.
Я находилась очень далеко, но все прекрасно видела. Я сощурилась, чтобы мое зрение стало острым, как вышивальная иголка. С огромного расстояния я впилась взглядом в то место над дверью и обнаружила там ветку папоротника. От удивления я вздрогнула и отпрянула назад. Все знают, что папоротники используют для того, чтобы ослепить духов. Я прижала пальцы к глазам, ожидая почувствовать острую боль. Но этого не случилось. Я вообще ничего не почувствовала. Собравшись с духом, я опять посмотрела на папоротник. Но и в этот раз ничего страшного не произошло. Хрупкая ветка зелени не могла причинить мне никакого вреда.
Теперь пришла моя очередь подозрительно оглядываться по сторонам. Госпожа У пыталась защитить свой дом от призрака или призраков, но я не видела, чтобы кто-нибудь, кроме меня, подсматривал за тем, что происходит в доме. Неужели она знала о моем присутствии? Может, она пыталась защитить от меня своего сына? Но я бы никогда не причинила ему вреда! Если бы я даже была способна на такое, зачем мне это? Я же любила его! Нет, очевидно, она хотела избавиться от меня, потому что боялась, что я увижу то, что, по ее мнению, мне видеть не следовало. Много недель я была подавлена и не имела никакой цели, но теперь сгорала от любопытства.
Весь день я наблюдала за тем, что происходит в доме семьи У. Туда приходили и уходили люди. Во дворе поставили столы и стулья. На ветки деревьев повесили красные фонарики. Слуги резали на кухне имбирь и чеснок, лущили горох, потрошили уток и цыплят, разделывали свинину. Появились гости — молодые мужчины. Они до поздней ночи играли с Жэнем в карты, пили вино, шутили о его любовных победах. Даже находясь так далеко от них, я краснела от смущения. И от желания.
На следующее утро входные ворота украсили свитками с рифмованными двустишиями на красной и золотой бумаге. Видимо, в доме готовились к какому-то торжеству. Я долго не обращала внимания на собственную внешность, но в тот день причесала волосы и заколола их шпильками, разгладила юбку и тунику, пощипала щеки, чтобы они разрумянились, как будто я сама собиралась принять участие в празднике.
Я уселась, чтобы наблюдать за событиями, которые разворачивались внизу, как вдруг кто-то коснулся моей руки. Это была бабушка.
— Посмотри вниз! — воскликнула я. — Сколько радости и веселья!
— Поэтому я и пришла. — Она взглянула на дом Жэня и нахмурилась. Помолчав немного, она попросила: — Расскажи мне, что ты видела.
Я описала ей праздничные украшения, вечеринку, затянувшуюся до поздней ночи, приготовления к пиру Все это время я улыбалась, словно готовилась стать гостем, а не зрителем.
— Я счастлива. Понимаешь ли ты это, бабушка? Когда мой поэт радуется, я чувствую себя такой...
— Ах, Пион! — Она покачала головой, и украшения на ее головном уборе тихонько зазвенели, словно подражая щебету птиц. Он взяла меня за подбородок и заставила меня отвернуться от мира живых и посмотреть ей в глаза. — Ты слишком молода. Твое сердце не выдержит такого разочарования.
Я попыталась увернуться. Мне было неприятно, что она хочет омрачить мое веселье, но ее пальцы были на удивление сильными.
— Не смотри туда, дитя мое, — предостерегла меня бабушка.