Ну что ж, Марина согласилась побыть еще немного. Во-первых,
дома ее никто не ждал, во-вторых, к чаю подавались самые что ни на есть дорогие
конфеты и печеньица, а Марина была такая сладкоежка, что сестра, помнится,
когда-то говорила чуть ли не с отвращением: «Ты за шоколадку государственную
тайну продашь!» А главное, ей и самой было интересно посмотреть, как живет эта
загадочная пара, путь которой так таинственно переплелся с ее жизненным путем.
Можно сказать, схлестнулся в тугой-претугой узел! Они выпили чайку, потом пошли
осматривать дом. Тогда Манихины жили в другом доме – тоже очень красивом, но
поменьше: двухэтажном, немножко, может быть, тесноватом и отсталом с точки
зрения бытовых изысков, однако, по всему видно было, любимом ими обоими и очень
уютном.
– Для нас двоих здесь даже слишком много места, – сказала
Анна, показывая гостье комнаты второго этажа с робкой улыбкой, словно извиняясь
за что-то. – Хорошо еще, что есть Серега. Это… ну, наш шофер и охранник, он у
нас и живет, занимает первый этаж, правда, уехал на несколько дней. Так вышло,
что мой муж ему жизнь спас два года назад, ну, он к нам прилепился – и никуда.
Да и мы теперь без него не можем обойтись.
– Жизнь спас?! – ахнула, помнится, Марина. – И как же это
вышло?
– Да вот так же, как вы Петра спасли: по нечаянности. Мы
гуляли в лесочке, припозднились. А зашли очень далеко, километров за пять.
Возвращались уже в сумерках, ну и, чтобы не блуждать по лесным тропам, вышли на
окольную дорогу. И вдруг сзади послышался шум мотора. Оглянулись – приближается
автомобиль, но у него только одна фара горит, причем свет из нее такой странный
льется, как бы мертвенный, неоновый. Жуткое зрелище, хотя вроде бы что
особенного – ну, разбили люди где-то фару… Петр, словно почуял недоброе, меня с
дороги оттолкнул, сам отпрыгнул. «Тихо!» – говорит. И только мы успели затаиться,
как автомобиль промчался мимо. Они нас не заметили, на наше счастье. Иначе… не
знаю, что было бы.
Машина вдруг начала тормозить и остановилась. Петр меня
удержал – сиди, мол, тихо! Да я сама от страха шевельнуться не могла, даже от
комаров забыла отмахиваться. Слышим, дверцы открылись, выходят люди,
переговариваются… и вдруг выстрел! Другой! И тут завыла сирена. Милиция
проснулась! Эти раз – в машину, и та рванулась, исчезла.
Я говорю: «Петя, ради бога, бежим!» А он: «Я хочу
посмотреть, что там». Уж я ему и так и этак: давай, дескать, уйдем, ну зачем
связываться с милицией, ведь ты-то знаешь, они, если вцепятся, не отвяжутся! Он
меня и слушать не стал. Пошел по обочине. Я следом и каждую минуту жду: вот
сейчас вынырнет ментовозка… Но никто не появился. Видимо, дежурная машина
просто так мимо проезжала, выстрелов никто не слышал. Или решили не соваться в
явно бандитскую разборку. Словом, на дороге воцарилась тишина, я даже слышала,
как шуршит песок на обочине под ногами Петра. И вдруг шаги затихли. Я поняла,
что он подошел к этим… убитым. И так страшно мне стало, помню, одной! Я
рванулась вперед, подбежала, смотрю, он стоит над двумя неподвижными телами… То
есть один лежал неподвижно, как-то особенно неподвижно, сразу видно – мертвый.
А другой чуть шевельнул головой, открыл глаза и прошептал… он прошептал: «Я
Серега Лукьянов… Лукьянов моя фамилия… Сергей Николаевич…» И потерял сознание.
Анна вдруг заломила руки, опустила голову…
– А почему он вам назвался, как вы думаете? – спросила
Марина, силясь казаться спокойной, но дрогнувший голос показывал, что и она не
осталась равнодушной к этой истории.
– Потом, уже позднее, Серега – мы его так и зовем, как он
сам представился, – бледно улыбнулась Анна, – рассказал, что больше всего
боялся остаться безымянным трупом. У них ведь документы отобрали, раздели и
бросили в полной уверенности, что убили обоих. А ему повезло: ранения в грудь,
в живот, в шею, но, как говорят врачи, «совместимые с жизнью». Конечно, мы
просто не могли уйти и оставить его умирать на дороге. Петр достал сотовый,
позвонил в милицию и в «Скорую». Мы не сказали, что видели машину, – говорили,
мол, просто гуляли и вдруг наткнулись на этих застреленных. На наше счастье, нам
сразу поверили…
– А почему вы думали, что вам не поверят? – удивленно
перебила Марина. – Почему вы вообще решили, что у вас могут быть какие-то
проблемы с милицией?
– Ну так, знаете, обычное чисто человеческое опасение – не
связывайся с законом, может боком выйти. Вроде и не виноват, а побывав на месте
преступления, чувствуешь себя как-то… ну, как бы замешанным. Вы же понимаете? –
чуть ли не умоляюще спросила Анна.
Марина неуверенно кивнула. Она лично не чувствовала себя
преступницей ни при каких обстоятельствах… Странно, что эта красивая,
ухоженная, благополучная женщина настолько мнительна. Да, в прошлом у нее,
конечно, были неполадки с законом. Случайные, но болезненные. Недаром она с
такой глухой ненавистью выдохнула: «Вот сейчас вынырнет ментовозка… они, если
вцепятся, не отвяжутся!»
– И что случилось потом? – спросила Марина, чувствуя, что
сейчас не время и не место копаться в прошлом Анны Манихиной.
– Серегу отвезли в больницу, он лечился, а Петр его навещал.
Говорил, что чувствует за него какую-то ответственность, называл своим
крестником. Серега, даром что чуть живой был, запомнил человека, который нашел
его на дороге, и проникся к Петру особым доверием. Он ведь совсем еще
мальчишка, но с детства по приемникам-распределителям скитался. Отец его вроде
бы умер, потом мать умерла, он даже толком ничего не знал о своих родителях.
Сидел в колонии для малолетних преступников, а только вышел – и опять пошел по
старой дорожке. Связался с бандой некоего Васи Хачика. Бог его знает, кто он, и
вовек бы не знать. И Серегу этот самый Вася проиграл в карты какому-то убийце.
Его и еще одного такого же молодого дурака. А карточный долг, говорят, для урок
– это святое. Тотчас бросили парней в машину, отвезли в укромное место и убили.
То есть были уверены в этом. Серега не сомневался, если эти люди узнают, что он
жив, то разыщут и рано или поздно прикончат. Он вообще не знал, что дальше
делать, как жить, куда податься. Ну, как-то так вышло, что Петр предложил ему
остаться у нас.
– Смелое решение! – покачала головой Марина. – Рискованное,
я бы сказала.