Мышьяк за ваше здоровье - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 21

Значит, вот она какова, та темноволосая, стройная, с тревожным голосом. Любимая женщина «бронзовой маски». Его жену зовут Анна. Любит ли она Манихина, интересно знать? Такого жуткого, такого… А как к нему относится Марина? Что за отношения связывают этих троих?

Секундочку, добрый доктор Меншиков! А позвольте осведомиться, какое до всего этого ваше, пардон, собачье дело? Не лучше ли вернуться к гораздо более безопасной теме – насчет гиперарсеникума?

– Так как вы, Петр Федорович, к этой версии относитесь?

– А вы? – вприщур глянул на него Манихин.

– Э-э… Как бы это поточнее выразиться… с изумлением, – решительно сказал Александр. – Оно конечно, наука имеет много загадок, да и в вопросах патологической токсикологии я совершенно не специалист, а все-таки – отношусь с изумлением.

– Грубо говоря, вы считаете эту версию туфтой? – спокойно расставил точки над «i» Манихин.

Александр дипломатично пожал плечами. Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам, и все такое прочее. Однако же… гиперарсеникум… это, воля ваша, господа, как-то крутовато!

– А почему, собственно? – не унимался Манихин. – Ведь меня никто не травит. Мои домашние едят ту же пищу, что и я. Кстати, как правило, готовлю я сам, я очень люблю готовить. Кроме того, в этом доме живут самые близкие мне люди, которым я вполне доверяю. Моя жена, с которой мы вместе двадцать лет, с которой прорвались друг к другу через такие препятствия, что и в страшном сне не приснятся. Парень, которому я спас жизнь. – Он неопределенно мотнул головой, но нетрудно было догадаться, что имеется в виду Серега. – И девушка, которая дважды спасла жизнь мне. Понимаете? И все-таки…

– И все-таки вы не очень-то верите в этот самый гиперарсеникум?

– Я не знаю, во что я верю или не верю, – сказал Манихин. – Знаю одно: я раньше не был таким. Я хочу избавиться от этого, понимаете?

– Еще бы! Но как? Унитиол, я так понял, пробовали?

– Говорю же, я пробовал все, что можно и нельзя. Но картина усугубляется. Из моего дома удалены все зеркала, но я представляю, какое у меня лицо. И когда я думаю об этом – а думаю я об этом постоянно! – у меня возникает одно-единственное желание. Догадываетесь, какое?

Александр кивнул, не поднимая глаз. У него бы, наверное, возникло такое же самое желание, если бы судьба его так заклеймила…

И вдруг мелькнуло страшное подозрение. Он ведь до сих пор не знает и не понимает, зачем его позвал к себе этот странный, страшный и несчастный человек. А что, если Манихин хочет купить врача… вернее, купить у врача… средство, которое поможет ему быстро развязаться? В этом и заключается для него понятие помощи?

Ну, коли так, «бронзовая маска» дал маху. Сделал ставку не на того человека! Здесь нужен тот добрый доктор, который ратует за эвтаназию, а не доктор Меншиков.

В таком случае не пора ли задать главный вопрос, дать решительный ответ – и убраться восвояси?

– Петр Федорович, почему вы меня сюда позвали?

Тот поднялся с кресла, медленно прошел к высокому, во всю стену, стояку, на котором в причудливом беспорядке были расставлены горшки и ящики с самыми разнообразными цветами. Взял красивый глиняный кувшин, попробовал пальцем воду, начал поливать растения, порою разминая землю пальцем.

Обернулся к Александру:

– Вы удивлены? Я почему-то всегда особенно любил домашние цветы. Не садовые, они обыкновенны, а этих вот затворников. Может быть, предчувствовал, что и сам сделаюсь когда-нибудь затворником? Общение с ними меня неведомым образом утешает, ну, не то чтобы совсем утешает, но успокаивает.

Поболтал в кувшине испачканными землей пальцами, обтер руки тряпицей, засунутой сбоку стеллажа; постоял молча, глядя на зубчатые, лапчатые, перистые листья; потом заговорил:

– Вы спрашиваете, почему я вас позвал? Ну, если честно… вы не поймете, ни за что не поймете… но когда я увидел вас там, на берегу… Да не смотрите так, я же говорю, вы не поймете. А объяснить это я не могу. И не хочу.

– Да я не про то, – отмахнулся Александр. – Я про другое. Почему, вернее, зачем вы позвали меня?

Темные губы дрогнули, ослепительно светлые глаза прямо взглянули в глаза Александра.

– На этот вопрос я отвечу. Я хочу сделать вам одно предложение. Я дам вам десять тысяч долларов. А вы… вы съездите на Дальний Восток. Это последнее средство спасти меня. Спасти мое лицо. Спасти мою жизнь…

Вот уже больше года она здесь… Как странно складывается жизнь! Хочешь с чем-то покончить побыстрее, а оно тянется, тянется, словно безразмерная синтетическая нить, и будто нет ей конца. На самом деле, конечно, рано или поздно порвется и эта нить, однако запас ее прочности куда больше, чем тебе казалось в первую минуту.

Марина медленно вращала лежащий на столе металлический диск с комом серо-белой фаянсовой глины, рассеянно касаясь его пальцами правой руки, но никак не решаясь начать работать. Это состояние нерешительности вот уже сколько времени свойственно всем ее мыслям и поступкам.

Плохо это или хорошо, что желаешь одного, а выходит совсем другое?.. Марина всегда считала, что ее жизнь, ее судьба – не более чем мягкая глина в руках какого-то мастера, который вращает, задумчиво вращает свой круг, поддаваясь когда определенному желанию, когда интуиции, когда сознательно, когда непроизвольно шевелит пальцами, то слегка, то сильно вдавливая их в глину – и сам порою удивляется полученному результату. Ну да, недаром скульпторы любят говорить что-то вроде: «Глина сама себя лепит», или «Глина сама выведет», или «Глина сама все знает». Раньше это казалось Марине странным, нелепым – ну ведь человек же знает совершенно точно, что он хочет вылепить, кружку, к примеру, коня или русалку! Она, скажем, всегда начинала с карандашного эскиза, держала его перед собой на столе и старалась строго следовать ему. Хотя рисунок – он ведь плоский, он ведь никакой… Постепенно она поняла, что расхожее выражение о послушной глине (ну вот порою говорят о каком-то человеке, он-де такой бесхарактерный, легко поддается чужому влиянию, просто послушная глина в чьих-то руках) не более чем метафора, выдуманная людьми, которые совершенно, просто клинически не представляют, о чем они говорят. Разве что ремесленник-гончар, который на своем гончарном круге накручивает десятки одинаковых кувшинов или кринок, мог бы так сказать. Но не скульптор, который подчиняется даже не вдохновению, а настроению…