У Ольги закружился перед глазами серый туман.
Ноги подкосились... Потом что-то больно впилось ей в руку повыше локтя. Щипок с
оттягом вернул ускользающее сознание. С трудом сообразила, что Любка успела
подхватить ее под руку и удержала, не позволила рухнуть в обморок. После этого,
конечно, просто не о чем было бы говорить, не от чего отпираться.
Но откуда он знает?! Или просто на пушку
берет? Знает, определенно знает... вон как азартно блестят глаза. И про Нельку
знает.
Что теперь делать? Залиться слезами, начать
причитать-плакать и бить себя в грудь? Каяться?
А в чем ей каяться? Строго говоря, чем она, Ольга,
виновата? Двоюродная сестра пришла и пожаловалась на мужа, который... Ну, в
общем, жить с которым стало невозможно. При этом присутствовал Ольгин муж,
Володя Кутьков. Выслушал причитания родственницы: да чтоб он, постылый,
провалился вместе со своей блядешкой! Посочувствовал Любе. Сказал, что готов
помочь всем, что в его силах. Ну, прикинули, что в его силах... Оказалось,
многое. Конечно, не за просто так. Конечно, за определенную сумму. Но и
обсуждение суммы, и разработка всяких деталей происходили уже без участия
Ольги: она укладывала спать Никитку. Так что какое она имеет вообще отношение к
случившемуся? Тем более что Люба до сих пор Володе так и не заплатила за его
помощь...
В общем, Ольга быстренько убедила себя, что во
всем виновата именно Люба. Так пусть она и трепыхается под пристальным взглядом
Гоши Воропаева. Пусть она и соображает, как отвечать на его безумные обвинения:
– Не отпирайся, Люба. Я все знаю. Все.
Как раз накануне того дня, когда Олег пропал, мы с ним имели долгий разговор.
Он рассказал обо всем, что у вас в доме творится. И про ногу твою, и про забавы
со скальпелем, и про Нелю. Он чуял, понимаешь ты, чуял, что его жизнь в
опасности. И хоть посмеивался над своими страхами, а все же решил себя
обезопасить максимально. Я дал ему несколько советов. Некоторые он выполнил:
например, изложил свои подозрения письменно и передал в конверте надежному
человеку, юристу, с просьбой переправить в милицию, если с ним, с Олегом,
что-то случится...
Тут Воропаев, конечно, сильно погрешил против
истины, однако и Ольга, и Люба ничего не заподозрили и приняли его слова за
чистую монету. Ведь он знал так много... Он все говорил точно. Наверное, и тут
не врет.
Теперь уже Ольге пришлось поддерживать
двоюродную сестру под локоток.
– Но одним из самых дельных советов он
пренебрег, – как ни в чем не бывало продолжал Гоша, крутя и вертя свой
кошмарный букет, до которого, понятное дело, ни одна из сестер теперь и
дотронуться не желала. – Так, например, я посоветовал ему немедленно
сообщить тебе, Люба, что деньги со своего счета он практически все
израсходовал, поэтому в случае его смерти ты ничего не приобретаешь, кроме
лишних заморочек. Кстати, ты вообще учла, что при исчезновении человека он
только через год признается без вести пропавшим и лишь через пять или шесть
лет, точно не припомню, наследники имеют право наложить лапу на его имущество?
Так что, даже если бы на счету Олега было не двести пятьдесят долларов, а
гораздо больше, тебе пришлось бы подождать. С другой стороны, нет худа без
добра, верно? За эти пять-шесть лет и на двести пятьдесят долларов набежит
какой-никакой процентик, она малость потолстеет, эта хиленькая суммочка...
Ольга так резко отпрянула от сестры, что Люба
чуть не упала.
Как это – двести пятьдесят долларов? Любка
уверяла их, что на счету Олега как минимум пять тысяч, а взять она их не может,
пока не будут исполнены какие-то там формальности насчет пропавшего бесследно
мужа. Но как только – так сразу рассчитается. А теперь что выясняется? Чем она
рассчитается? Двумястами пятьюдесятью долларами? И когда? Через пять-шесть лет?
А может, Гоша их на пушку берет?
Но достаточно было взглянуть на Любку, чтобы
удостовериться: все правда. Все правда!
– Так, значит, ты нам врала?
Врала? – взвилась было Ольга, но Люба так на нее глянула, что та осеклась.
Отчего-то невыносимо страшно стало стоять рядом с этой женщиной. Как будто
рядом с чужой. Вообще что-то нечеловеческое вдруг в ней проглянуло.
– Это правда, что тебе Олег все
рассказал? – спросила Люба резко, и Ольге показалось, будто ее голос
высекает из воздуха искры, как рашпиль из металла.
– Ты же и сама понимаешь, зачем
спрашиваешь? – ответил Гоша, и мягкость из его голоса тоже исчезла. У
Ольги на миг перехватило дыхание, когда она поняла, сошлись... достойные
противники сошлись! Люба, ее сестра, которая всегда была просто бабенка, такая
же, как все, ну, может, поугрюмее прочих, а потом она вдруг взяла – и решила
избавиться от мужа, да не просто решила, а придумала, как это сделать, и не
просто придумала, но и сумела Володю, Ольгиного мужа, в это вовлечь, причем не
на один раз его, чувствуется, завязала, а на очень долгоиграющую работенку
подрядила. На работенку пусть рисковую, но очень доходную...
И Гоша был сейчас не такой, каким запомнился
Ольге. Не просто веселый лоботряс, девчачий баловень. В нем что-то погасло, но
в то же время зажглось. Светлое угасло, а зажглось нечто темное, мрачное,
опасное. Он не побоялся начать этот разговор с Ольгой и Любой не потому, что
они всего лишь женщины. Если бы сейчас против него вышли Володя и его напарники
Сайков с Басаврюком, Гоша держался бы точно так же свободно, раскованно,
бесстрашно. Ольга с Любой оказались для него не более чем ступеньки на
подступах к мужчинам. Как всегда, они ему совершенно не нужны сами по себе. У
Гоши были какие-то конкретные дела, ну а женщины...
У Ольги защемило сердце от сознания, что в
очередной раз она оставалась для этого недосягаемого, незабываемого человека
пустым местом. У нее даже глаза защипало от приступа внезапного горя.
Зажмурилась, чтобы не выкатилось ни слезинки. И подумала, что существовал бы в
самом деле дьявол – она бы душу ему продала сейчас, сию минуту только за то,
чтобы хоть однажды Гошка посмотрел на нее по-другому. Чтобы увидел в ней не
ничтожество женского пола, а женщину, которую он хочет в своей постели...
О душе его, о сердце Ольга сейчас не думала.
Она знала, что путь к сердцу мужчины лежит через... нет, совсем не через
желудок, как принято говорить. Затронешь его естество – глядишь, и к душе
подберешься. Ну а нет... опять, значит, он уйдет на годы и годы, а снова
встретятся, когда она уже старухой будет?!
Сквозь этот сумбур, который устроила в ее
голове внезапно ожившая прежняя любовь, до Ольги внезапно начало доходить, что,
пока она пытается совладать с разбитым сердцем, Люба и Гоша о чем-то
переговариваются – быстрыми, короткими фразами, словно два вооруженных ножами
противника, которые топчутся друг против друга, делают пробные выпады,
отступают, глаз друг с дружки не сводят – и в то же время точно знают, что
смертельного удара не нанесут, а поладят, разойдутся друзьями.