Имели смысл только сиюминутные действия и их
результат: доехать до вокзала, успеть взять билет, дождаться проходящего
поезда... В каком-то проблеске разума сообразила, что восемь часов до Москвы
наедине со своими мыслями она не выдержит, – забежала в газетный киоск,
взяла что попало: «Жизнь», «Проспект», «Комсомолку», еще что-то, не глядя.
Заплатила рублей семьдесят, сунула сдачу в кошелек, а то, что забыла газеты на
прилавке, обнаружила только в купе. Да и господь с ними, не смогла бы она
читать, все равно не смогла бы, потому что стоило устроиться на верхней полке,
как отовсюду, изо всех закоулков сознания, принялись выглядывать и корчить рожи
мыслишки – мерзкие, ехидненькие, – и кривлялись до тех пор, пока не
слились в одну-единственную мысль – подобно тому, как капельки ртути норовят
слиться в единое целое. Мысль была такова: а почему ты, Алена, уверена, что
твой приезд что-то изменит, что ты сможешь вернуть Михаила?
Она вынула из сумки то письмо и прочла его еще
раз, поминутно смаргивая слезы, которые вызывало зрелище этого спокойного почерка,
пытаясь снова и снова постигнуть, да что ж она совершила такого, за что любящий
мужчина может бросить любимую женщину накануне Нового года, который должен был
стать десятым в их совместной жизни?
«Твои увлечения... твои новые друзья... ты
занята только собой, для меня в твоей жизни нет места... мои одинокие
завтраки... ты любишь только шейпинг, танцы и свой компьютер... ты изнурила
себя до неузнаваемости... ты даже в постели думаешь неведомо о чем, для тебя
главное – поскорее от меня избавиться... я долго терпел, но наконец понял...»
Увлечения? Компьютер? Но ведь Алена пишет,
каждый день пишет свои романы, на это они с Михаилом живут, в конце концов!
Жили... О господи!.. Твои новые друзья... ну да, около нее крутится огромное
количество народу, а как иначе? Алене постоянно нужны новые впечатления для
романов, невозможно ведь так писать – с одной стороны чистая бумага, с другой –
нетленка, нету у нее такого жизненного опыта, чтобы только на нем основываться,
постоянно нужны новые впечатления, она то с врачами «Скорой» мотается по
вызовам, то сидит на судебных заседаниях, то в библиотеке пропадает, то болтает
с дамами на шейпинге – никто не знает, сколько дает ей эта болтовня! А сам
шейпинг, а секция бальных танцев? Ну хоть что-то у нее должно быть в жизни,
кроме работы, какая-то радость? Почему Михаила так бесило счастливое выражение
лица, с которым она возвращалась после «танцевалки», вся еще мыслями в этих
волшебных ритмах?! «Одинокие завтраки» – да, это было. Но ведь Алена по жизни
никогда не завтракала, стоит ей хоть что-то съесть утром, как сразу в сон
клонит, потом уже не до работы, вообще ни до чего. К тому же в восемь утра,
когда Михаил завтракал, у нее было самое продуктивное время у компьютера. Что ж
предосудительного в том, что она не хотела покидать рабочий стол и садиться за
кухонный? И что значит – «изнурила себя до неузнаваемости»? Ну, похудела бывшая
толстушка на пятнадцать кэгэ, кому от этого плохо? Наконец-то стала с
удовольствием смотреть на себя в зеркало! Понять это может только женщина,
однако почему бы мужчине хотя бы не попытаться? Вспомнилось: она собирается на
танцевалку, с восторгом оглядывая новую блузку, которая сидит на ее новой
фигурке как влитая, а Михаил с отвращением процедил: «Ну вот, на старости лет
влюбилась в себя!»
На старости лет, о господи!..
Алена зажмурилась как могла крепко, но
удержать слезы не удалось. Старалась лежать с каменным лицом, не всхлипывать,
хотя мама с двумя дочками-подростками, которые громко, взахлеб, по-деревенски,
пили чай внизу, вряд ли могли видеть, что там делает молчаливая, замкнутая
соседка на верхней полке.
«Хорошо, что я хоть не накрасилась, а то
сейчас бы все потекло», – подумала Алена, а потом отчаяние поглотило ее, и
все, что она могла, это желать избавления от невыносимой боли. Избавления любой
ценой.
Здравая мысль о том, что все проходит, все
кончается, не приходила ей в голову: не было в голове места для здравых мыслей.
Там властвовало отчаяние безнадежности и его верные придворные: мечты о
единственном спасении. О смерти!
Да. Инсулин, вот что ей нужно.
В каком-то романе у Алены это уже было, было:
больной женщине по ошибке ввели инсулин, и она почти мгновенно скончалась от
комы, а догадаться о причине смерти никак не могли, ведь в организме каждого
человека есть инсулин, поди определи, введен он нарочно или нечаянно.
Значит, так. Взять шприц с инсулином, пойти
куда-то, где есть люди, – скажем, в библиотеку, сесть где-нибудь в углу,
быстренько сделать укол – сквозь чулок, в пятку, чтобы не нашли потом
следа, – и через несколько минут тихо отъехать от гипогликемии... Даже
если кто-то даст себе труд поднять голову от книжки, заметит ее предсмертные
судороги и поднимет крик, скорее всего подумают, что у нее сердечный приступ,
гипертонический криз или еще какая-то расхожая хреновина. Ей никто не помешает
умереть, просто не успеют. И поскольку в организме человека, как уже было
сказано, инсулин имеет место быть, об истинной причине смерти вряд ли
догадаются. Разве что найдут шприц, которым Алена себя уколола...
Вот в чем вся закавыка! Самое трудное –
спрятать шприц. Уколоться, сунуть шприц в какой-нибудь конверт, спрятать –
куда? В свою сумочку нельзя, дураку понятно. В ящик стола? Но в библиотеке
столы без ящиков. В мусорную корзинку? Желательно не в ту, которая будет стоять
рядом с ее столом! Вопрос – и самый главный: сколько времени пройдет после
укола, прежде чем Алена потеряет сознание? Вроде бы счет пойдет на секунды... И
ведь это только сказать просто: «Взять шприц с инсулином»! А где ты его
возьмешь? В смысле, не сам шприц, с этим как раз нет проблем, а инсулин? Он
продается только по рецептам, знакомая докторша не выпишет, потому что у тебя
нет никаких признаков диабета... и слава богу. Слава богу? Да за что же в
данном конкретном случае его славить?
Сейчас Алена страстно желала быть больной,
смертельно больной, причем чтобы время ее жизни было уже сочтено. И вдобавок,
если бы она была больной, может, Михаил ее не бросил бы? Может, ему осточертело
именно то, что она никак не желала быть слабой женщиной, что гордилась своей
силой? Какая, к черту, сила, если у нее сейчас не осталось ничего для жизни,
если она способна думать только о смерти и жалеет лишь об одном: что не может
перестать жить немедленно, сейчас! И приходится еще думать, как похитрее
смоделировать свое самоубийство. Насколько проще было Владимиру Кутькову,
одному из участников банды, дело которой Алена начала изучать в архиве
областного суда – для нового романа! Этот самый Кутьков покончил с собой
буквально за несколько дней до того, как милиция вышла на след банды. Почему?
Совершенно непонятно! Снял с крюка люстру, приладил вместо нее веревку с
петлей, сунул в ту петлю голову – все на виду, напоказ... А тут сиди и ломай
себе голову!
Вернее, лежи.