И он величавым жестом указал на незнакомого мне господина,
который стоял чуть поодаль и курил сигару. У него было какое-то странное, не
слишком-то красивое, хотя и симпатичное лицо, одет он был в светлое пальто и
модную тогда мягкую фетровую шляпу. Брови у него были прямые и очень забавные:
когда одна поднималась, вторая оставалась неподвижной, отчего лицо приобретало
как бы многоступенчатый вид.
Рядом с ним стоял на перроне носильщик с кофром – то есть,
очевидно, этот господин тоже ждал посадки в вагон. Совершенно непонятно было,
почему возмущался Пуаре. Не решил же он, что его манекенам предоставят
отдельный вагон? И вообще, при чем тут я? Почему он смотрит на меня, как на
грешницу, которую вот-вот прикажет закидать камнями?
И я спросила еще раз:
– В чем дело, патрон? Чем я провинилась?
– Она еще спрашивает! – фальцетом выкрикнул
Пуаре. – А это кто, по-вашему?!
И он вновь ткнул пальцем в того человека в светлом пальто.
Этого господина я видела впервые в жизни, о чем и сообщила
патрону.
– Я не верю ни одному вашему слову! – прокудахтал
Пуаре. – Если вы видите его впервые в жизни, почему же тогда он хотел с
вами познакомиться?
Какое-то время я стояла столбом, а потом просто-таки
покатилась со смеху, а со мной – и все остальные девушки.
Господин в светлом пальто посмотрел на меня, вынул изо рта
сигару, улыбнулся – а потом тоже начал смеяться.
Я вдруг поняла, что именно казалось странным в его лице. Он
был довольно молод – не старше тридцати, но его лицо смахивало на лицо
симпатичного гнома. Симпатичного, печального, усталого – и в то же время
похотливого гнома…
Я отвела глаза, внезапно взволновавшись. Я ведь не знала,
что вижу перед собой Робера-Артюра-Эдуара Ламартина.
Моего будущего мужа.
Франция, Бургундия, Мулен-он-Тоннеруа
Наши дни
Всю ночь Алёна убеждала себя, что Никита ей померещился, что
это был просто-напросто глюк, что никакого Никиты вообще не существует в
природе, однако отправиться наутро на пробежку не решилась, а размялась в
заброшенном саду, то и дело оступаясь в заросли крапивы, отцепляя от шортов
высокие побеги ежевики, которая держалась за них крепче какого-нибудь
держи-дерева, о котором Алёна только в книжках читала…
Прыгая и задирая ноги среди одичалых слив, она сделала два
открытия. Во-первых, урожай на мирабель в этом году оказался совершенно
изумительный: в траве валяется несчетное количество желтеньких хорошеньких
сливок, которые завтра уже пропадут, а сегодня из них просто грех не наварить
варенья для гостеприимных хозяев. Во-вторых, она подумала, что зря
осторожничает: если Никита Шершнев появился в Мулене с целью прикончить
чрезмерно любопытную и слишком много знающую писательницу, то ему вовсе незачем
ноги бить и гоняться за нею по лесным дорогам с пистолетом или снайперской винтовкой
на изготовку. Вот здесь, в саду, ее достать легче легкого – тихо и спокойно.
Ветер шумит в вершинах каштанов соседнего двора – такого же, кажется,
заброшенного, как и сад Брюнов, – так шумит, что ни выстрела слышно не
будет, ни чужих шагов. Алёна и не заметит, если кто-то выберется вон из тех
обгорелых развалин, чуть видных сквозь деревья, подкрадется к ней, положит руку
на плечо, принуждая обернуться, а то и без предупреждения сунет перышко в бок…
Господи, какая жуткая фраза. Откуда это вдруг на ум пришло,
из какого пошлого криминального романа?!
Может быть, из романа некоей Дмитриевой?
Алёна неожиданно для себя захохотала и принялась собирать
сливы. Бред, бред: ну каким образом Никита мог узнать, куда она уехала?!
Призрак, призрак…
И она с легким сердцем отправилась в дом за какими-нибудь
махотками, чеплашками и прочими мисками. Сбором урожая она занималась часа три,
так что Марине нынче пришлось самой варить для Лизочки манную кашу и кормить
ребенка, который этим оказался очень недоволен. Наконец Марина отправилась
проведать Алёну в саду и пришла в ужас, увидев количество собранной мирабели.
– Алёна, да вы что?! – вскричала она в
ужасе. – Куда столько?! У нас и сахару-то на столько нет, а банки вообще
наперечет.
– За сахаром Мориса пошлем в магазин в Тоннер, –
безапелляционно ответила Алёна. – Насчет банок – это да, это серьезнее.
Ладно, угомонюсь, так и быть, уговорили. Хватит и этого. Поможете мне отнести
сливы, хорошо?
– А кто их будет чистить? – спросила Марина, идя
меленькими шагами, словно балансируя, – не дай бог рассыпать сливы,
набранные с горкой в пластмассовый ковшик.
– Чистить? – Алёна запнулась и чуть не усеяла
своей мирабелью округу.
Чистить! Она даже не подумала об этом! А ведь косточки
вынуть надо обязательно, потому что, всем известно: в косточках вишен и слив, а
также абрикосов таится такая опасная штука, «амигдалин» называется, от которой
человек, покушавши варенья или компоту, запросто может помереть. Ведь этот
амигдалин – какой-то жуткий родственник синильной кислоты: сияющего цианида,
как выразилась однажды великая и ужасная Агата Кристи…
Варенье с цианидом – это, конечно, ни к чему, однако при
мысли о том, что придется булатным вострым ножичком (тем самым пошлым
криминальным перышком!) ковырять всё это несметное количество желтенькой,
мягкой, нежной мирабели, превращая ее в некрасивую кашу, Алёне захотелось
повернуть назад и высыпать свою добычу туда, где она и была добыта, – в
траву под деревьями.
Марина покосилась на примолкшую гостью и по ее вытянувшемуся
лицу мигом поняла, какая печаль вдруг охватила Алёну.
– Мы вот что сделаем, – сказала она. – Мы
позвоним Николь – ну, хозяйке этого дома – и спросим, у кого из соседок здесь
есть такая штука, которой косточки выбивают. У меня в Париже у самой она есть,
и даже электрическая, но не возвращаться же в Париж, верно?
– Здорово! – вскрикнула восхищенная Алёна. –
Мне такое и в голову не пришло – насчет косточковыбивалки, но я вообще жутко
отсталая в техническом смысле. И позвонить Николь мне бы тоже в голову не
пришло. Все же я женщина прошлого века. Пошли скорей звонить! А кстати, Марина,
вы не знаете, что это за сгоревшие развалины видны через заросли сада?
– Сгоревшие развалины? – нахмурилась Марина,
вспоминая. – А, у церкви, знаю! То есть я знаю, что они у церкви, но не
знаю, что там сгорело. Я ж не здешняя, никаких местных легенд и преданий мне
неизвестно. Но мы у Николь спросим. Про косточковыбивалку, а заодно и про
развалины.
– Тогда пошли скорей звонить! – обрадовалась
Алёна.