Поцелуй с дальним прицелом - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 67

На Берлин я смотрела снисходительно и свысока, совершенно не понимая, чем он меня так привлекал когда-то. Теперь я стала уже совершенно парижанкой и влюбилась в этот город. Разве что на Москву или Петербург я согласилась бы променять Париж, да и то если бы это были прежняя Москва и прежний Петербург. Ну да, мы тогда, в начале 20-х годов, еще как-то верили в возможность возвращения всего нашего прежнего – незабытого, незабываемого, любимого… Я и теперь верю в это: в смысле, верю, что вернусь именно в тот мир после смерти, ибо только так, по моим представлениям, может выглядеть рай. Не исключено, конечно, что я попаду в ад… хотя за что?

А впрочем, насколько понимаю, я очень скоро узнаю, куда именно попаду. Смерть моя уже не за горами, а потому надо перестать отвлекаться на всякие глупые размышления, чтобы успеть записать все, что хочется, и даже нужно записать. Кому нужно? Ну мало ли… Вдруг кто-то да прочтет. Вдруг мои записки помогут кому-нибудь иначе взглянуть на жизнь, откроют глаза на некоторые тайны, разгадку которых знают очень немногие, может быть, вообще я одна?..

Итак, я продолжаю.

Берлин, повторяю, не произвел на меня совершенно никакого впечатления. Да я его толком и не видела, потому что, едва мы поселились в отеле, к нам прибыл распорядитель предстоящего дефиле и устроил ужасный скандал: оказывается, надев на нас для поездки те пальто, которые следовало выставить для обозрения публики только на подиуме, Пуаре сорвал контракт! А значит, устроители дефиле не намерены платить за наш проезд, за проживание и вообще не намерены давать Пуаре его гонорар.

Обе стороны в этом вопросе были, конечно, хороши на загляденье, показали себя во всей красе, однако наш патрон все же попытался перещеголять тех, кого называл скупыми лавочниками: он не хотел тратить на оплату счета в отеле свои деньги и предложил нам, манекенам, тихонько собрать свои чемоданчики и поодиночке, тайно покинуть отель – выйти черным ходом и добраться до вокзала городским автобусом, чтобы не расходоваться на такси.

Мы все: двенадцать девушек-манекенов, восемь русских и четверо француженок, – переглянулись, словно беззвучно посовещавшись, и отказались красться по черным лестницам. Ну как это возможно: уйти из отеля незаметно двенадцати девушкам, которые одеты нарочно для того, чтобы привлечь к себе как можно больше внимания?!

Не припомню точно, что именно вразумило тогда нашего патрона: то ли этот неожиданный «бунт на корабле», то ли то, что протащить незаметно громадные кофры с платьями, сшитыми для дефиле, было вовсе уж невозможно, – однако он отказался от своей глупой затеи. И тогда мы с Кисой Куприной… к слову сказать, среди нас была Ксения Куприна, дочь знаменитого писателя, чудесная и очень красивая девушка, она имела большой успех в дефиле Пуаре, правда, меня жуткий смех разбирал, когда я слышала французский вариант ее имени… почему-то им очень понравилось то прозвище, которым ее называли в детстве, Киса, ну вот так и повелось: Кисб Купри́н! Жуть какая-то. Потом, спустя много лет, в Тургеневской библиотеке на рю Валанс я взяла почитать книжку каких-то знаменитых русских, вернее, советских писателей… не помню ни имен их, ни названия этой жуткой книги, за каким-то кладом там гонялись, спрятанным в стульях, ужасная чушь, даже не слишком смешная, за исключением нескольких фраз, а главный герой вообще какой-то немытый, потный кошмар в грязных белых брюках… ну так вот, одного из персонажей этой чепухи звали Киса Воробьянинов. Читая, я вспоминала нашу Кисэ Купри́н, нашу молодость, ту поездку…

А, ну вот, о той поездке!

Итак, мы с Кисой предложили положиться на русский авось и вспомнили нашу старинную поговорку, которая способна отрезвить самые безумные прожекты: утро-де вечера мудренее! Патрон еще немного побушевал, пригрозил всех уволить, едва прибудем в Париж, но потом согласился проверить истинность нашей поговорки – и мы разошлись по номерам.

Ночь мы провели тревожно, однако русский авось не подвел. Наутро явился распорядитель дефиле и сообщил, что фирма смилостивилась и согласилась возобновить контракт. Мы мигом смекнули, что дело в проданных на дефиле билетах: немцы просчитали, что, возвращая деньги за них, они потеряют больше, чем если общиплют Пуаре. Итак, они и в самом деле оказались скупыми лавочниками, а наш патрон с тех пор поверил, что воистину – outro vetchera moudreneje, – и частенько потом этими словами щеголял…

Дефиле наше прошло шумно, успешно, все им были довольны, и вот какое еще произошло во время него событие.

После дефиле, когда мы переодевались, к нам ворвался возмущенный Пуаре (а надо сказать, он вообще не стеснялся входить к нам, когда мы были еще полуодеты, иногда даже сам скидывал с себя все до белья, напяливал то или иное платье и показывал, как именно надо в нем ходить, как его нужно «подавать») и принялся кричать, что у него не дом терпимости, а дом моды, что он не позволит нам под его прикрытием устраивать свидания с любовниками, что в его доме с девушками не встречаются…

При этом он почему-то грозно смотрел на меня.

Мы ничего не могли понять, что такое приключилось: никто из нас с гостями и словом не обмолвился, не то что какие-то свидания кому-то назначать! Потом патрон немножко поостыл, и вот что выяснилось: к нему подошел какой-то человек и попросил представить его одной из манекенов. А именно – мне. На что Пуаре ответствовал, что в его доме с девушками не встречаются, что у него дом моды, а не бордель… ну и так далее.

Я ничего понять не могла, я в Берлине совершенно никого не знала… потом вспомнила, что здесь живет Корсак. Вот уж с кем встречаться мне хотелось меньше всего! Я была просто счастлива, что у нас такой неуступчивый патрон, и поблагодарила его. Он был ошарашен и сменил гнев на милость.

Я уж про этот случай даже забыла, но вот настал вечер, и мы после прощального ужина отправились на вокзал. Мы стояли перед своим вагоном, ожидая посадки, как вдруг Пуаре встал в позу возмущенной добродетели (он выглядел иногда ужасно смешно, когда вдруг вот так, ни с того ни с сего, начинал изображать из себя старую деву-гувернантку или строгую классную даму наших гимназических лет!) и воскликнул, глядя почему-то опять на меня:

– Какая наглость! Нет, я этого не потерплю!

Я торопливо оглядела себя – вроде бы выгляжу как обычно, ничего такого с моим туалетом не произошло, – а потом изумленно спросила:

– Что случилось, патрон?

– Какая наглость! – продолжал бушевать Пуаре. – И она еще спрашивает, что случилось! Нет, я этого не потерплю!