Ной ставит в центр стола солонку и перечницу в виде фигурок Санта Клауса.
– Уверен, что он скоро тебе напишет.
И я вдруг понимаю, что за все время проведенное у Сейди Ли, я ни разу не видела Ноя с телефоном в руках.
– А почему ты никогда не проверяешь мобильный? – спрашиваю я, и мне тут же становится неловко за чрезмерное любопытство.
– У меня детокс перед Рождеством, – полушутя отвечает Ной.
Я вопросительно смотрю на него.
– Сетевой и мобильный детокс. Попробуй как-нибудь. Сразу почувствуешь себя свободнее.
С сомнением хмурю брови. Даже после путешествия в Ад в единорожьих трусах я не отказалась от Интернета и телефона.
– Попробуй, отложи свой телефон. Хочешь, на спор?
– Давай. Только если у меня начнутся судороги или другие симптомы ломки, я его снова включу.
– Идет. – На секунду лицо Ноя становится серьезным. – Знаешь, иногда я просто ненавижу Интернет.
Я застываю с салфеткой в руках.
– Почему?
Ной вздыхает.
– Дело в том…
– Вы закончили? – Мама входит в комнату с бокалом вина в руке. Ее волосы небрежно спадают на плечи, а лицо сияет. Как приятно видеть ее такой беззаботной.
– Почти, – отвечает Ной.
– Дорогу, дорогу индейке! – выкрикивает папа, занося в комнату огромную запеченную индейку на серебряном подносе.
Я выключаю мобильный и сажусь за стол.
Угощения такие вкусные, что мы решаем назначить денежный штраф за каждое восхищенное «Ммм!». Так иногда борются с нецензурной бранью: за каждое неприличное слово в специальную коробку складывают деньги, которые потом идут на благотворительность. Когда мы заканчиваем десерт (последний из четырех), в нашей «коробочке» лежит двадцать семь долларов.
– Время подарков! Время подарков! – голосит Белла, выскакивая из-за стола.
Остальные с сомнением переглядываются.
– Не думаю, что я способен двигаться, – говорит Ной, откидываясь на стуле. – У меня в животе будто не еда, а камни.
– И у меня, – вздыхает папа. Потом смотрит на маму. – Дорогая, донесешь меня на закорках до елки?
Мама прыскает со смеху.
– Ну уж нет!
Но мы все же встаем и едва волоча ноги идем в гостиную, где Белла сидит под елкой и сортирует подарки.
– У меня гораздо больше подарков, чем у тебя, – сообщает мне Белла грустную весть. – Но ты не расстраивайся, я же ребенок, а по телевизору на днях сказали, что Рождество – детский праздник. Правда, бабуль?
Сейди Ли хохочет.
– Да, так и сказали.
– Если мне какой-нибудь из подарков не понравится, я тебе его отдам, хочешь? – Белла берет меня за руку и сжимает ее в своей ладошке.
– Ты такая добрая, – говорю я от чистого сердца. – Но не волнуйся, мне хватит и своих подарков.
Просиявшая Белла вприпрыжку бежит обратно к своей горе коробок.
Последними обмениваемся подарками мы с Ноем. Пока он разворачивает упаковку, меня терзают сомнения. Что, если ему не понравится пластинка? Что, если это совсем не тот подарок, что он ждал? Что, если Доходяга Дэниэлс ошибся, и я сделала ужасный выбор? Но по улыбке Ноя я понимаю, что с подарком не промахнулась.
– Откуда ты узнала? – удивленно спрашивает меня Ной. – Мне нравится его музыка, давно мечтал об этом альбоме.
Он с подозрением смотрит на Сейди Ли.
– Я ей ничего не говорила, – улыбается она.
Мы с Ноем обмениваемся взглядами, и я добавляю в свой список еще одно доказательство того, что мы созданы друг для друга: «Я верно угадываю, какой подарок он хочет на Рождество».
Рассмотрев и понюхав пластинку, Ной протягивает мне подарок, на котором скотча не меньше, чем упаковочной бумаги.
– Извини за скотч, – бормочет Ной. – Упаковка подарков – не мой конек.
– Ничего, – отвечаю я, пытаясь разорвать бумагу, но до нее не добраться из-за скотча. – А ни у кого нет ножа?
Наконец мне удается распаковать подарок при помощи острого конца штопора. Внутри – чудесная книга старых черно-белых фото Нью-Йорка.
– Я подумал, раз ты занимаешься фотографией и все такое…
Ной смотрит на меня с надеждой в глазах.
– Если тебе больше нравятся современные фото, я могу отнести книгу в магазин, ее поменяют. Я…
– Нет, все идеально. Я больше всего люблю черно-белые снимки, в них навсегда сохраняется история.
Наши взгляды встречаются, и мне снова кажется, что мы знаем друг друга всю жизнь. Мне нестерпимо хочется поцеловать Ноя. Если бы только мы были одни…
Словно прочитав мои мысли, Ной встает и спрашивает меня:
– Может сходим за напитками?
По крайней мере, мне кажется, что он говорит именно это. Я так жажду его поцеловать, что с трудом разбираю слова. Я согласно киваю и выхожу из комнаты вслед за Ноем. Все так увлечены разглядыванием подарков, что, слава богу, нас не замечают.
В коридоре Ной останавливается у старинных часов. Длинный маятник стучит в такт моему сердцу.
– Пенни, я… – начинает Ной. Он заглядывает мне в глаза, но на этот раз я не смущаюсь и не отворачиваюсь.
– Пенни, – повторяет Ной и проводит рукой по моей щеке. Потом он целует меня, и тогда не только я, и но весь мир превращается в звездную пыль.
Глава тридцать вторая
Остаток дня мы с Ноем при каждой возможности целуемся украдкой, будто изобрели новую версию пряток: прятки с поцелуями. Спать я ложусь опьяненная счастьем. Это было лучшее Рождество в моей жизни, огорчает только… Я последний раз проверяю телефон – от Эллиота до сих пор нет вестей.
На следующее утро я просыпаюсь от тихого стука в дверь. Я спускаюсь по прикроватной лестнице и крадусь к двери, чтобы не разбудить Беллу, ангелочка с нимбом из кудряшек, уснувшую между Роузи и принцессой Осень.
В коридоре стоит Ной и широко улыбается.
– Собирайся на улицу, – шепчет он.
– Подожди… Сколько сейчас?
– Около семи.
– Утра?
– Да, утра! Одевайся потеплее и возьми фотоаппарат. Увидимся на кухне.
Я влезаю в джинсы и самую теплую из флисовых толстовок, надеваю сапоги и спускаюсь на первый этаж. На кухне головокружительно пахнет свежесваренным кофе. У буфета стоит Ной и укладывает в сумку два термоса.
– Порядок, можно выдвигаться, – говорит он, завидев меня.
– Но куда?
– Сегодняшнее утро – единственное в году, когда Нью-Йорк действительно спит, – поясняет Ной, оставляя на кухонном столе записку «Ушли гулять. Скоро вернемся. Н. и П.»