– Да вы что?!
Ной громко смеется.
– Не переживай так. Ты не будешь ужинать с остальными потому, что у нас будет пикник. Вторая попытка.
– Все готово? – уточняет у Ноя Сейди Ли.
Ной кивает и берет меня за руку.
– Мадам, вы согласитесь пойти со мной и насладиться домашним пикником на одеяле?
– Ну и шуточки у вас, – смеюсь я, глядя на папу, и иду вслед за Ноем в коридор, а потом мы спускаемся в подвал.
Обстановка здесь совсем как в гостиной у нас дома – такая же расслабляющая. Два мягких дивана усыпаны подушками, а на стене висит плоский телевизор невероятных размеров. На столах у стены стоят две яркие лавовые лампы, излучающие оранжевое свечение. Но по размерам подвал гораздо больше нашей гостиной, он простирается подо всем домом, и я едва могу различить теннисный стол в дальнем углу.
На расстеленном перед диванами клетчатом пледе стоят тарелки с самыми аппетитными угощениями.
– Потрясающе! – восторгаюсь я.
– Решил выложиться на все сто, чтобы затмить пикник под луной, – говорит Ной, довольно улыбаясь.
Мы садимся на противоположных краях пледа.
– Хорошо твой друг долетел? – спрашивает Ной.
Я внезапно понимаю, что с тех пор, как мы приехали к Сейди Ли, я ни разу не проверила телефон. Эллиот наверняка уже в Англии. Я вспоминаю, что мобильник лежит в сумке наверху, но останавливаю себя, чтобы не побежать за ним – мне не хочется во второй раз портить пикник. Тем более, что Ной так готовился.
– Да, думаю да.
– Хорошо. – Ной смотрит на выключенный телевизор, потом снова на меня. – Знаешь, я подумал…
– Что?
– У нас с родителями была хорошая традиция для сочельника, и мне хочется ее возобновить. Ты не против?
– Конечно. А что за традиция?
– Каждый год мы все вместе смотрели фильм «Эта замечательная жизнь».
– Я – за! – соглашаюсь я не раздумывая, это одна из моих самых любимых кинолент. Мне всегда нравилось черно-белое кино и черно-белая фотография: они такие выразительные и атмосферные.
Ной включает кино, и я облокачиваюсь на софу, удобно устроившись на пледе. Ной двигается ко мне, и наши плечи соприкасаются. Мне кажется, я самая счастливая на свете.
И мы сидим так, пока фильм не подходит к финалу, когда Джеймс Стюарт стоит на мосту и кричит своему ангелу-хранителю, что не хочет умирать, что снова хочет жить и каждый день видеть жену и детей. Внезапно я чувствую, что Ной отстранился от меня. Я смотрю на него и в мерцающем свете экрана замечаю влажный след на щеке, как если бы по ней только что пробежала слеза.
– Ной, ты в порядке?
Он быстро вытирает лицо рукой.
– Да, конечно. По-моему, в глаз что-то попало.
Я неподвижно сижу, не зная, что сказать или сделать. И тут я понимаю, что значит для Ноя этот фильм.
Я сажусь напротив Ноя и заглядываю ему в глаза.
– Ты… Ты вспомнил родителей?
Ной поначалу никак не реагирует, но через секунду коротко кивает и опускает глаза.
– Отличный способ покорить девушку – разрыдаться раньше, чем она, – ворчит он еле слышно.
Я снова не знаю, что мне делать. Тут Ной поднимает глаза и улыбается уголками губ. Но как только наши взгляды встречаются, он смущенно отворачивается. Я хочу обнять Ноя, но не уверена, что это то, что ему сейчас нужно.
– Все в порядке, правда, – говорю я и ласково кладу руки ему на плечи.
– Я думал, что все будет нормально, – говорит Ной не поднимая головы. – Мне казалось хорошей идеей снова его посмотреть…
– Ты первый раз пересматривал его с того дня?..
Ной кивает. Я хочу успокоить его, но не могу подобрать слов. Ему пришлось пройти через такое ужасное, тяжелое испытание, что никакие слова в мире не смогут облегчить его боль.
– Глупая была идея, – вздыхает Ной.
– Нет, неправда. Я думаю, идея была прекрасная.
– Да? И почему?
– Потому что благодаря этому фильму ты повспоминал своих маму и папу, воскресил их в своем сердце.
На экране метет снег, а Джеймс Стюарт бежит по городу и кричит всем встречным: «Веселого Рождества!»
– Тут моя мама всегда начинала плакать, как маленькая, – с горькой усмешкой замечает Ной. – А папа – целовать ее слезы.
В тот же миг я наклоняюсь к Ною и начинаю покрывать поцелуями его соленое лицо.
– Все хорошо, – говорю я и крепко его обнимаю. – Все хорошо.
Глава тридцатая
– Пенни, Пенни! Он приходил!
Разбуженная голосом Беллы, я резко сажусь в кровати и тру глаза, чтобы привыкнуть к темноте. Внезапно яркий луч фонарика светит мне прямо в лицо, и я зажмуриваюсь.
– Он приходил! – снова восклицает Белла. Фонарик отклоняется в сторону, и я вижу, что с прикроватной лестницы на меня пытливо смотрит маленькое личико.
– Кто приходил?
– Санта, конечно.
– Ааа.
Я опускаюсь на подушку и с улыбкой смотрю в потолок.
– Просыпайся! – теребит меня Белла. – Надо посмотреть, что он нам принес.
– Хорошо, уже спускаюсь.
Я достаю из-под подушки мобильный, чтобы узнать время. На часах пять тридцать! Я с облегчением замечаю, что мне пришла эсэмэс. Когда я вчера-таки добралась до телефона, меня уже ждало три сообщения от Эллиота. Он писал, как долетел, как ненавидит своих родителей. Мне было очень стыдно, что я так поздно ему ответила. Но, зайдя в папку входящих сообщений, я обнаруживаю, что эсэмэс – от Олли.
Счастливого Рождества, Пенни!
Надеюсь, ты хорошо отдыхаешь в Нью-Йорке.
Очень жду твоего возвращения. Олли xx
Что это значит? Почему Олли прислал мне эсэмэс? И почему он ждет моего возвращения? Тут я вспоминаю фотосессию на пляже. Наверное, он хочет, чтобы я его еще поснимала для портфолио. Ну и ладно. Я засовываю телефон обратно под подушку.
– Поторапливайся, лежебока! – кричит мне Белла и дергает за одеяло.
– Иду, иду.
Я спускаюсь вниз и заглядываю под балдахин. Белла сидит по-турецки и светит фонариком на два носка, разложенных перед ней на кровати. Я смотрю на очертания подарков внутри, и меня охватывает знакомое праздничное чувство. Наверное, я до старости буду радоваться подаркам на Рождество.
– Я думала, что в этом году ничего не получу, – говорит мне Белла, когда я присаживаюсь на краешек кровати.
– Но почему?
– Я в школе кое-что натворила, – шепчет она. – Я думала, что Санта все знает, но похоже, нет.