Олли опускается на камни.
– Что, если снять «вид сверху»?
– Да, интересная идея, – я встаю рядом и смотрю в камеру. Кадр получается не очень, надо центрировать.
– Чтобы хорошо смотрелось, мне надо встать над тобой, – объясняю я.
Олли мне так улыбается, что по спине пробегает приятный холодок. Я аккуратно переступаю через лежащего на гальке Олли и теперь стою над ним, широко расставив ноги. Смотрю в объектив: у Олли улыбка до ушей.
– Чур под платье не глядеть, – шучу я.
– Уже, – смеется Олли.
Мне начинает казаться, что случилось невозможное: я флиртую с парнем, не выставляя себя на посмешище.
Но как раз, когда я собираюсь сделать кадр «с высоты птичьего полета», галька уходит из-под ног. Я пытаюсь удержаться, но ноги разъезжаются в разные стороны, и через мгновение я уже сижу у Олли на животе.
– Извини. Пожалуйста, – выдыхаю я, пытаясь подняться.
Олли придерживает меня за руку и смеется:
– Не извиняйся. Это так неожиданно! Ты сама внезапность.
Я внимательно всматриваюсь в его лицо. Олли произносит эти слова не с той интонацией, с которой Меган назвала меня «необычной». Он говорит так, будто я ему нравлюсь.
– Спасибо, – кокетливо отвечаю я.
– Господи! Что вы тут творите?
Мы оба подскакиваем, услышав голос Меган. Она стоит в нескольких шагах позади нас с выпученными глазами. А рядом – двойняшки, улыбаются от уха до уха.
– Я… я… я Олли фоткала, – начинаю заикаться я, сделавшись краснее лондонского почтового ящика. – А потом подскользнулась.
– Ну да. – Меган продолжает сверлить меня взглядом. Я замечаю, что она переоделась: уходила от меня в джинсах и худи, а сейчас на ней облегающее фиолетовое платье и высокие сапоги.
Мне чудом удается встать с Олли, не покалечив ни его, ни себя.
– А с чего вы вдруг гуляете? – спрашивает Меган, глядя на Олли. – Я думала, вы собирались вместе пообедать.
– Но как… – Олли кажется растерянным. – Я просто хотел попросить Пенни сделать пару снимков для моего онлайн-портфолио. Ничего серьезного.
Теперь моя очередь тушеваться под взглядом Меган. Она смотрит на меня с улыбкой победителя, будто говорит: «Я же сказала, что это не свидание».
– У тебя получаются такие красивые фото, – хвалит меня Кира.
– Да, – поддакивает Амара. – Мне понравился снимок пирса, который ты сделала для своего творческого проекта.
Я вяло улыбаюсь на их похвалы.
– А куда собираетесь пойти на ланч? – интересуется Меган.
Олли пожимает плечами.
– Честно говоря, пока не думал об этом.
Я ничего не понимаю.
– А мы как раз шли в «Нандос», – щебечет Меган. – Не хотите присоединиться?
Секунду подумав, Олли соглашается.
К горлу подступает комок, и я со злобой пинаю камни.
Один из них взлетает в воздух, и я с замиранием смотрю, как он ударяет пробегающего вест-хайланд-терьера. Собачка скулит от боли, а ее хозяин, пожилой мужчина с невероятно густыми бровями, строго смотрит на меня.
– Простите, пожалуйста! Я не специально, – кричу я ему. Так и хочется добавить: «Мне по жизни не везет». Я даже разозлиться по-человечески не могу – тут же попадаю в неприятную ситуацию.
– Пенни-Пенни, – отчитывает меня Меган, словно она моя мама. – Песику же больно!
– Думаю, мне лучше вернуться домой, – заявляю я, едва сдерживаясь, чтобы не запустить камнем и в Меган тоже.
– Неужели? – Меган с трудом скрывает свое ликование.
– А что с моими фото? – расстроенно спрашивает Олли.
– По почте скину, – отвечаю я, не поднимая глаз на Олли, да и не хочется.
– Ладно, увидимся завтра в школе, – беззаботно прощается Меган.
– Пока, – хором выдают двойняшки.
Закусив губу, я быстрым шагом удаляюсь прочь. Не знаю, от чего на душе так плохо: от злости или от стыда. Но одно я знаю точно наверняка: нашей с Меган дружбе – конец.
Глава восьмая
– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Пообещай, что выслушаешь меня от начала и до конца со спокойным лицом и без твоих язвительных замечаний! – умоляю я Эллиота, которого позвала, как только пришла домой, постучав в стену десять раз (это наш код для экстренных случаев).
Эллиот откидывается на спинку кресла-качалки и с задумчивым видом потирает подбородок.
– А в твоей истории будут Мега-скучнющая и Ходячий Селфи?
– Будут, но не говори о них ничего плохого, пока я не закончу. И фраза «Я же тебе говорил» тоже под запретом.
– Навсегда под запретом, или только пока ты рассказываешь, что случилось? – с ужасом на лице спрашивает Эллиот.
– Навсегда.
Эллиот вздыхает:
– Постараюсь, но мне может понадобиться кляп.
– Ну хватит!
– Ладно, ладно. Рот на замке.
Я сижу по-турецки и, уставившись в одеяло, пересказываю свою грустную историю, начиная от худшей в мире пижамной вечеринки и заканчивая убийственной фразой Олли про то, что наша встреча – это «ничего серьезного».
– Ничего серьезного? – повторяет Эллиот, когда я замолкаю. – Я же…
– Нет! Не говори этого! – кричу я, закрывая уши. – До сих пор не могу поверить, что я и правда думала, будто это свидание.
– Как же я зол на Мега-шлюпку! – взрывается Эллиот.
– Шлюпку?
Эллиот кивает.
– Шекспир придумал называть женщин легкого поведения «шлюпками».
– О. Теперь ясно…
– Какая же она дешевка, – говорит Эллиот с отвращением. – Поверить не могу, что она сорвала твой ланч с Олли. Я же тебе…
– Эллиот!
– Все, все. – Он поднимает руки в успокаивающем жесте. – Я знаю, что тебе делать. – Эллиот злорадно улыбается. – Надо Ходячему Селфи нарисовать в фотошопе прыщи и какую-нибудь мерзкую сыпь. Или огромный шнобель вместо его аристократичного носа…
Мне хочется обнять Эллиота и сказать «спасибо», но тут раздается звук, который ни с чем не перепутать: удар в гонг.
– О! – Эллиот вскакивает из кресла и в восторге хлопает в ладоши. – Семейный совет!
У нас в доме полно театрального реквизита, который мама забрала на память о пьесах. Например, большой медный гонг, который стоит в гостиной. Когда мы с Томом были детьми, то все время били в него по поводу и без. Тогда мама с папой придумали правило: звонить в гонг только для созыва «семейного совета».