– Нима! Огавакул то сан ивабзи он, еинешукси ов сан идевв ен
и… [16]
О боже!.. Цецилия была так вышколена годами притворства, что
даже сейчас, как ни была взволнована, помянула имя господа, а не рогатого, хотя
лишь ему поклонялась в сердце своем. О боже, так, значит, Цецилия находится в
руках Аретино еще больше, чем ей казалось? И хотя она никогда не насылала
проклятия, не чертила квадрат Марса, не заклинала Перевернутую пентаграмму, не
прибегала к насыланию Восьми, вызыванию ненастной погоды и, уж конечно,
Великого колдовства, хотя она владела и пользовалась только любовной магией на
самом низком уровне, за которой таились темнота дикого леса, топанье и фырканье
бога зверей, торчащий пенис и голодная вульва, – она знала: никто не станет
вникать в такие мелочи. Ведьма – она ведьма и есть. Развратницу-аббатису ждет
позор, аббатису-ведьму – костер!
Цецилия слабо взмахнула ладонью у лица, словно отгоняя жар
пламени. Да, Аретино вовремя напомнил о себе. Он хочет Дарию – он ее получит.
Лучше это, чем огонь костра!
– Ваше преосвященство, что с вами?
Дрожащий голос привел ее в чувство. Цецилия устремила
невидящий взор на лицо Дарии и растянула губы в улыбке.
– Так ты говоришь, убить себя?.. – промолвила она задумчиво.
– Ну что ж, если ты не можешь жить оскверненной, пожалуй, и впрямь лучше
умереть.
– Д-да? – с запинкой выговорила Дария. – Но это же… как же…
грех?
Ага, полдела уже сделано! Она уже не мечтает о смерти так
самозабвенно! Похоже, Цецилии достался весьма податливый материал.
– Грех можно замолить, – усмехнулась она. – Конечно, если
останешься жива.
– Но ведь ночью… – нерешительно шепнула Дария, с ужасом
оглядываясь на свой вздыбленный топчан.
– Ночью что? – жестко переспросила Цецилия, которой уже до
смерти надоела навязанная ей Аретино роль покорной сводни. – Представь, что
тебе все это лишь приснилось, тебя мучил кошмар.
– Кошмар? – ахнула Дария. – Конечно, что может быть
кошмарнее вот этого?! – Метнувшись к постели, она подняла простыню, на которой
расплылись пятна девственной крови, обильно разбавленной мужским семенем. – Мою
невинность взял дьявол! Как можно замолить это?!
– Да забудь ты об этом! – не сдержавшись, рявкнула Цецилия.
– Забудь! Eсли бы тебя изнасиловал смертный развратник, ты что, тоже в петлю бы
полезла? Ничего подобного. Стерла бы коленки в молельне, вот и все!
Она не договорила, с интересом наблюдая, как Дария
зажмурилась, видимо, изо всех сил стараясь это представить, но тут слезы снова
брызнули из-под ресниц, и она открыла детски-беспомощные глаза, прорыдав:
– Не могу! Не могу такого представить! Ведь вы сказали, что
с мужчиной я бы получила удовольствие, мне было бы хоть что вспомнить хорошее,
а тут… – И она с отвращением передернула плечами.
Цецилия непременно рассмеялась бы – если бы могла. Но она
только головой покачала, вспомнив историю про монахиню, которую изнасиловали
трое разбойников, и та, одернув свое рубище, перекрестилась: «Благодарю тебя,
боже! Без греха и досыта!» Вот уж правда, что неисповедимы пути твои, господи.
– Ну, если дело только в этом… – протянула она задумчиво,
словно с трудом искала ответа, в то время как уже ясно видела, что делать, что
говорить, и нужные слова неслись наперегонки. – Надо сделать так, чтобы тебя
взял смертный мужчина. Тогда будет считаться, что он разрушил твою
девственность, а инкуб и впрямь являлся во сне.
– Будет считаться? – недоверчиво переспросила Дария. – А
кем?
– Да нами с тобой, – пожала плечами Цецилия. – Особенно если
ты испытаешь удовольствие.
Дария нахмурилась, обдумывая сказанное своей мудрой
наставницей.
– И что, для этого годится любой мужчина? – спросила она
осторожно.
– Ну уж нет! – оскорбленно фыркнула Цецилия. – Большинство
из них думает только о том, как свой блуд почесать, а о женщине не заботится.
Это должен быть особенный мужчина, знающий толк в любви.
– В любви?! – потрясенно воскликнула Дария. – Как, разве и это
– любовь?!
«Только это и есть любовь!» – едва не воскликнула Цецилия,
но боялась, что разрыдается, если молвит хоть слово, а потому просто кивнула.
– А где найти такого мужчину? – деловито спросила Дария, и
Цецилия мрачно усмехнулась:
– Предположим, я смогу тебе помочь. У меня есть один
знакомый. Он настоящий патриций, из тех, кто вписан в libro d`oro, Золотую
книгу, человек почтенный…
– Почтенный? – перебила Дария с едва уловимой ноткой
разочарования в голосе. – Но… разве для сего непременно нужны почтенные лета и
знатное происхождение?
– Тебе что, баркайоло
[17] сюда привести? – сухо
осведомилась Цецилия. – Человеку, о котором идет речь, слегка за сорок. Самый
раз!
Ей очень хотелось добавить, что за свое патрицианство
Аретино заплатил двести или триста дукатов, так что о его знатном происхождении
можно говорить только со скрытой усмешкой. Другое дело, что сын сапожника из
Ареццо живет так, как не каждый principe
[18] может себе позволить! А что до
его почтенности, то у Аретино «шест» покрепче и подлиннее, чем у любого
баркайоло! Но она не стала вдаваться в столь волнующие подробности, а только
уточнила:
– Так ты согласна?
– Что же мне делать? – воздела руки молодая монашка. – Этот
грех можно хотя бы замолить! Страшно только, что я совершаю сие по доброй воле,
сознательно нарушая обеты, которые принесла господу!
– Ну, моя милая, – пожала плечами Цецилия. – Господу нашему,
Иисусу сладчайшему, столько приносят обетов, что он и счет им потерял,
наверное. Где ему разглядеть, какой нарушен, а какой нет!
Дария подумала-подумала – и кивнула. А ведь и в самом деле!
У бога столько дел, столько людей требуют его присмотра! Может быть, ей
повезет, и господь в нужную минутку как раз обратит свой взор на какую-нибудь
другую грешницу?..