Имя мне - Красный - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 106

– Кто же убийца? Келебек?

– Лейлек! Так подсказывает мне сердце – ибо я знаю его одержимость работой и несдержанность его натуры. Скорее всего, дело было так: делая заставки для тайной книги, бедный Зариф увидел в ней неверие, безбожие и богохульство – ведь Эниште копировал методы европейцев – и испугался. С одной стороны, он был настолько невежествен, что прислушивался к бредням этого болвана – проповедника из Эрзурума (мастера заставок ближе к Аллаху, чем художники, но, увы, часто бывают людьми скучными и глупыми), а с другой – знал, что книга, которую готовит другой болван, твой Эниште, есть великое и тайное дело султана. От этого его страхи и подозрения спутались в клубок, который он никак не мог распутать: кому верить – султану или эрзурумцу? В другое время этот несчастный, конечно же, рассказал бы о грызущем его черве сомнения мне, своему мастеру. Но даже он куриными своими мозгами прекрасно понимал, что, делая заставки для книги Эниште, предает и меня, и нашу мастерскую. Поэтому он стал искать кого-нибудь другого, кому можно было бы излить душу, – и выбрал хитрого и жадного Лейлека, поскольку восхищался его даром и ошибочно полагал, будто и душевные его качества так же прекрасны. Я знаю, что прежде Лейлек часто пользовался этой слабостью Зарифа-эфенди. Но тут между ними вспыхнула ссора – не знаю уж, из-за чего именно, – и Лейлек убил Зарифа. А этот бедняга еще раньше наверняка рассказал о своих опасениях сторонникам эрзурумца – и те, решив, что в убийстве их сотоварища повинен Эниште, поклонник европейцев, разделались с ним. Не могу сказать, что я по этому поводу сильно расстраиваюсь. Несколько лет назад Эниште уговорил султана заказать на манер какого-нибудь гяурского короля портрет венецианскому художнику – Себастиано его звали, – а потом принудил меня к гадкому и унизительному делу: заставил скопировать этот жалкий рисунок. Из страха перед султаном я это сделал и тем замарал свою честь. Если бы не это, смерть Эниште, возможно, огорчила бы меня и сегодня я прилагал бы больше усилий, чтобы выяснить, кто его убил. Впрочем, моя забота не Эниште, а мастерская. Из-за твоего Эниште мои художники, каждого из которых я любил больше, чем собственного сына, каждого из которых заботливо растил, холил и лелеял, предали меня и все наши традиции и принялись увлеченно подражать европейским мастерам, потому что султану, мол, так угодно. Все они заслуживают пытки! Мы, художники, достойны рая только тогда, когда служим в первую очередь не султану, который дает нам работу, а нашему искусству и своему дару. А теперь я хочу в одиночестве посмотреть эту книгу.

Последние слова мастер Осман произнес печально, словно высказывающий последнее желание перед казнью усталый паша, на которого возложили ответственность за поражение. Затем он открыл книгу, которую положил перед ним карлик, и стал сердитым тоном давать ему указания, как найти нужную страницу. Стоило ему принять недовольный вид, как он сразу превратился в привычного, хорошо знакомого всей мастерской главного художника.

Я отошел подальше, спрятался среди шкафов, между грудами расшитых жемчугом подушек и ржавых ружей, приклады которых были украшены драгоценными камнями, и стал наблюдать за мастером Османом. Когда я его слушал, у меня возникло подозрение, которое теперь превратилось чуть ли не в уверенность: что, если это он подстроил убийство Зарифа-эфенди, а потом и Эниште, чтобы прервать работу над заказанной султаном тайной книгой? Эта догадка казалась такой убедительной, что я не мог себе простить недавнего восхищения. И все же мне не отделаться было от глубокого почтения к великому мастеру, который сейчас, будучи то ли слепым, то ли полуслепым, полностью отдался созерцанию лежащего перед ним рисунка, – казалось, он смотрит на него всей морщинистой кожей своего старческого лица. У меня не осталось сомнений, что, желая сохранить в мастерской прежние традиции и порядки, избавиться от книги Эниште и снова стать единственным любимцем султана, мастер Осман с легкостью отдаст в руки заплечных дел мастеров, на пытки, не только любого художника, но и меня. Осознав это, я изо всех сил попытался подавить в своей душе любовь, которой проникся к нему в эти два дня.

Прошло много времени. Мысли в моей голове окончательно спутались. Желая угомонить разбушевавшихся во мне шайтанов и отвлечь джиннов сомнения, я стал доставать из сундуков книги и пролистывать их в поисках рисунков. Этому занятию я предавался довольно долго.

Как много людей, и мужчин, и женщин, было нарисовано с пальцем во рту! Последние двести лет этот прием использовался во всех мастерских от Самарканда до Багдада, чтобы передать изумление. Подлый перевозчик и его гребец, отказавшиеся переправить преследуемого врагами Кея-Хосрова через Амударью, поднеся пальцы ко рту, изумленно смотрят, как тот с помощью Аллаха преодолевает бурное течение на вороном коне. С пальцем во рту застыл Хосров, поражаясь красоте впервые увиденной им Ширин (ее кожа была цвета лунных лучей, а серебро озера, в котором она купалась, потемнело от времени). С куда большим вниманием я подолгу смотрел на гаремных красавиц, которые выглядывали из полуоткрытых дверей дворца или из-за занавеси высокого окна на крепостной башне, и каждая тоже держала палец во рту. Бежал с поля боя разбитый войсками Ирана и потерявший корону Тежав, а его любимая жена, красавица Эспинуй, смотрела из окна гарема, в изумлении и печали закусив палец, и ее взгляд молил: «Не оставляй меня врагам!». Зулейха, ложно обвинившая Юсуфа в том, что он посягнул на ее честь, с пальцем во рту наблюдала за тем, как его ведут в темницу, и ее жест выражал не столько изумление, сколько вожделение и лукавство. В прекрасном саду, похожем на райский, в забытьи от любви и вина блаженствовали счастливые, но грустные влюбленные, а за ними следила злокозненная недиме, и ясно было, что она положила палец в свой красный ротик не от удивления, а от ревности.

Хотя изображение этого жеста есть в тетради образцов любого художника и накрепко впечатано в его память, каждая красавица держала изящный пальчик во рту немного иначе.

Так ли уж утешительно было смотреть на эти рисунки? Когда стало смеркаться, я подошел к мастеру Осману и сказал:

– Осман-эфенди, когда откроется дверь, я с вашего позволения хотел бы покинуть сокровищницу.

– Ну и ну! – отозвался мастер. – У нас ведь еще есть целая ночь и утро. Быстро же твои глаза насытились самыми прекрасными рисунками, которые только видел свет!

Говоря это, он неотрывно смотрел на лежащую перед ним раскрытую книгу, однако было видно, что цвет его зрачков побледнел, свидетельствуя о развивающейся слепоте.

– Но мы уже раскрыли тайну лошадиных ноздрей, – смело сказал я.

– А! Да, раскрыли. Теперь дело за султаном и главным казначеем. Может быть, они нас всех простят.

Собирался ли он сказать им, что убийца – Лейлек? Я не осмелился спросить об этом, потому что боялся, что он не выпустит меня наружу. И еще я не был уверен, что он не обвинит в убийстве меня.

– Куда-то пропала игла, которой ослепил себя Бехзад, – сказал мастер Осман.

– Должно быть, карлик отнес ее на место. До чего красив рисунок, на который вы сейчас смотрите!

Лицо мастера по-детски просветлело, на губах появилась улыбка.