– Вы бесчеловечны, сударь! – сказал Десмонд уныло и
тихо, позаботясь, впрочем, чтобы капитан мог его услышать. – Вы
бесчеловечны не только по отношению ко мне, но прежде всего к этой несчастной,
положением которой вы так возмущены. А ведь я показывал вам ее бумаги,
показывал дарственную. Дарственную! Это подарок мне от одного моего русского
друга, понятно вам? Русские говорят: «Дареному коню в зубы не смотрят!»
Вообразите, что сделал бы этот баснословно богатый дикарь, вздумай я сказать,
мол, не надобно мне его даров, поскольку в Англии рабство презираемо и
ненавидимо всеми порядочными людьми? Он и не понял бы ничего, кроме того, что
девушка мне не нравится. Ладно, мне плевать, что после этого он стал бы моим
вековечным врагом. В конце концов, я не собираюсь возвращаться в Россию. Но
участь девушки… – Десмонд изо всех сил ужаснулся, мысленно извиняясь перед
кузеном Чердынцевым, который в некоторой степени являлся прообразом
описываемого им варвара… во всяком случае, именно Олег писал дарственную на
внезапно обретенную Десмондову собственность. – Самое милосердное, что мог
сделать русский, это немедленно отрубить ей голову. Но скорее всего ее затравили
бы собаками прямо в моем присутствии. Поверьте, сударь, – добавил Десмонд
сухо, – я не меньше вас ненавижу рабство, но не вижу иного способа вырвать
из его лап эту несчастную жертву.
Капитан был еще молод и не умел вполне владеть своим лицом,
на котором после слов Десмонда проступила целая гамма чувств: ужас, жалость,
растерянность. Впрочем, не все в этих словах было ложью – Десмонд действительно
собирался спасти рабыню…
Очевидно, последний довод Десмонда подействовал на капитана.
Лицо его просветлело.
– Бог вам судья, сэр, – проговорил простодушный
«морской волк» в свойственной ему возвышенной тональности. – Eсли речь
идет о спасении жизни этой несчастной дикарки… то прошу поскорее в
шлюпку, – закончил он торопливо, ибо дружный вопль возмущенных долгим
ожиданием пассажиров: «Капитан Вильямс!!!» – вернул его мысли с горних высей
человеколюбия к повседневным хлопотам.
Он зашагал к морю, увязая в песке. Десмонд неуклюже
последовал за ним, даже не оглянувшись посмотреть, следует ли за ним его
злополучное имущество. Разумеется, следует! Куда ж ей еще деваться? Впрочем, и
ему от нее теперь уже никак не избавиться…
* * *
Там, на берегу незамерзающей быстротекущей Басурманки,
увидев до смерти перепуганного Олега и почти плачущего от отчаяния Клима,
Десмонд испытал прилив такого облегчения, что ему показалось, будто и не было
ничего с ним в той баньке, а все свершившееся – лишь морок метельный, шутки
нечистой силы, которая накануне Рождества буйствует неудержимо. Однако зоркий глаз
Олега сразу приметил что-то неладное, а потому после первых объятий,
перемежавшихся с крепкими проклятиями, он с тревогой спросил:
– Что с тобой? Где был ты и что делал? Вид у тебя такой,
словно нечистое содеял! Успокойся и не дрожи. Э, да ты замерз! А где тулуп?
Десмонд скрипнул зубами. Тулуп остался валяться в баньке, а
рядом с ним… Конечно, можно было отовраться; наверное, так и следовало бы
поступить, однако воспоминание о крике, полном ужаса, о черных от страха глазах
помешало Десмонду солгать. Торопливо, задыхаясь, он выложил все, что с ним
случилось нынче ночью, – и ощутил некое облегчение, словно часть своей
ноши переложил на другого.
Против ожидания, Олег не ужаснулся, а только удивился
безмерно. Такое же изумление, как в зеркале, отразилось на лице Клима,
исподтишка поглядывающего на господ.
– Суров твой нрав и на расправу прыток! – пробормотал
Олег, недоверчиво разглядывая своего родственника. – И что же теперь
делать будем?
– Я обронил там тулуп, – пробормотал Десмонд. –
Ежели полиция примется искать…
– И-эх, милый! – похлопал его по плечу Олег. – Ты
что, забыл, где находишься? Ну какая тут, в России, полиция?! К тому же убитый
явно крепостной человек, хозяин над ним в полном праве.
– А если проговорится где-то твой кучер, мол, я заблудился
где-то в этих местах в то время, когда приключилось убийство? И кто-нибудь
свяжет концы с концами?
– Это, брат, тебе не Англия, – ласково, будто
несмышленому ребенку, сказал Олег. – У нас, в России, закон – царская да
господская воля. Наша воля! Даже если Клим где-то спьяну проговорится, что
видел, как ты пристукнул нечестивца, то против его слова будет мое – слово
дворянина! – а оно вдесятеро стоит. Я такой: если увижу своими глазами,
что мой брат дворянин прикончил смерда, и тут пойду под присягу, что ничего об
том не ведаю!
В словах Олега был столько жару, что Десмонд понял: бояться
ему нечего, кузен его в обиду не даст. Можно было уезжать. Олег, ободряюще
похлопав его по плечу, двинулся к возку.
Десмонд поплелся за ним, то и дело оглядываясь. Вдруг
представилось, как она очнется… что увидит? Кошмар! Наверное, решит, что
любовник ей привиделся, а тот, кто валяется рядом, – взял ее силою. А в
отместку она его…
От этой мысли ноги у Десмонда вконец заплелись!
– Ну, что стал? – оглянулся Олег. Всмотрелся проницательными
глазами, усмехнулся: – Что, девку жалко? Понимаю… Ну, грехом с нею спознался,
грехом и расстался. А без греха такому делу не быть!
– Она ведь подумает, что сама того негодяя
прикончила, – убитым голосом сказал Десмонд.
– Ничего, он получил за дело, – бодрясь отозвался
Олег. – Надо надеяться, очнется девка скоро, и у нее хватит ума убежать да
язык за зубами держать, что бы она там ни подумала. Небось спишут на
какого-нибудь лихого человека. Мало ли их по лесам здешним бродит! Скажи, Клим, –
обернулся он к кучеру, – мы на чьих землях сейчас?
Клим напряженно растянул губы в улыбке, и Олег расхохотался,
сообразив, что, забывшись, продолжал говорить по-английски. Повторил вопрос – и
Десмонд увидел, как вдруг помрачнело лицо его неунывающего кузена.
– Что такое? Ну, что он тебе сказал? – встревожился
Десмонд, но Олег отмахнулся:
– Да так, пустое! – и полез в возок.
Десмонд оглянулся. Клим взбирался на облучок, имея самый
сокрушенный вид. Что-то здесь было не так…
– Ну, давай скорее, что ли! – раздраженно окликнул
Олег, высовываясь из-за полсти. – Ты уж как снеговик.
– Что тебе кучер сказал? – резко спросил Десмонд и,
увидев, как вильнули в сторону глаза кузена, пригрозил: – Клянусь, не скажешь –
я и с места не сойду! Никуда не поеду, пока не узнаю, в чем дело!
– Никакого дела и нет, – пожал плечами Олег, выбираясь
из возка. – Просто Клим сказал, что это бахметевские земли, а я Бахметевых
на дух не переношу. Понял? Ну, теперь поехали уж!