Нечаев вернулся - читать онлайн книгу. Автор: Хорхе Семпрун cтр.№ 48

По крайней мере, оживило в нем боевой дух.

До сих пор, то есть после того как он продырявил Гомес-Кобоса в шкафу, он старался выбросить из головы какие-либо мысли на этот счет. Он стрелял в тень, перед ним был враг без лица, само существование которого означало смертельную угрозу. Но когда хлынула кровь и запузырилась на женских одеждах — пунцовое пятно, как могильная роза на белом шелке платья, — когда тело осело и перестало дергаться в том большом платяном шкафу, Даниель увидел лицо Гомес-Кобоса, на котором было написано безграничное удивление. Он просто не понял, что произошло. Пабло вовсе не ожидал свинцового дождя. Все разрешилось столь внезапно, что на его лице так и застыла гримаса недоуменной растерянности.

Гомес-Кобоса Даниель знал давно. Жюльен Сергэ тоже его знал; короткое время, как раз когда шел процесс в Бургосе против ЭТА, они даже вместе работали в антифашистском подполье.

До сих пор Даниель пытался отбросить воспоминания о недавнем происшествии и держал себя в руках, но сейчас, после того как выпил первую стопку водки перед телевизором, включенным в ожидании тринадцатичасовых новостей, он начал дрожать словно осиновый лист.

Впервые он убил человека сознательно и намеренно. Человека со знакомым лицом, вдобавок — того, с кем ему случалось перекинуться парой слов, шуткой, сигареткой. Конечно, он убивал уже не впервые, по крайней мере стрелять по живым мишеням ему случалось. Но там был настоящий бой, в некотором роде с равными шансами для каждого из противников. Например, в Никарагуа, во времена антисамосовской геррильи. В Ливане, где он сражался вместе с палестинцами в самом начале гражданской войны. В Европе ему тоже раза два-три пришлось участвовать в вооруженных столкновениях. Но тогда он стрелял, попав в засаду, брался за пистолет, чтобы расчистить себе путь… Тут — совсем другое дело.

Сегодня он убил хладнокровно, предумышленно.

А ведь мог тотчас уйти, как только по лицу Кристин догадался, что его здесь опередили. И вообще мог туда не ходить, ведь заранее предполагал, что квартира Кристин — место, где всего вернее следует ждать засады. Но он выбрал противостояние. Холодно расчислил преимущества и опасности подобного тактического хода. И знал, что здесь придется убивать, чтобы не быть убитым.

Он опрокинул в себя первую стопку водки, и его затрясло, как в лихорадке.

Вероятно, именно в этот момент Даниель Лорансон уразумел, что ждать ему нечего. Он потерял душу, а значит, у него нет иного выхода, кроме смерти, Следовательно, нужно, по крайней мере, подороже продать свою жизнь. Разом нахлынули воспоминания, неясные предчувствия приняли четкую форму, былая уверенность в том, что все может обойтись, улетучилась, дрогнув перед нависшей очевидностью. Но у него еще не было времени разложить все по полочкам, навести порядок в хаосе чувств, сделать моральный выбор.

На телеэкране вдруг возник Эли Зильберберг.

Даниель рассеянно следил за сюжетами тринадцатичасовой хроники событий, ему было любопытно, упомянут ли об убийстве Луиса Сапаты. Он безучастно слушал комментатора, который распространялся по поводу похорон некоего Макса Ройтмана, чье имя ни о чем ему не говорило.

И тут внезапно появился Зильберберг.

Даниель нервно дернулся, приблизил лицо к экрану. Эли внешне не изменился: та же манера держаться, та же худоба, тот же знакомый жест руки, откидывающей со лба непокорную белокурую прядь.

Даниель не пытался угадать, что делает на этих похоронах Эли Зильберберг, — это его не интересовало. Просто он почувствовал сильное волнение при виде старинного приятеля — вот и все.

Но почти тотчас вскочил и негромко сквозь зубы ругнулся: телеоператор медленно повел камеру, показывая панораму от головы длинного похоронного кортежа к хвосту, желая дать общий вид. В самом конце камера уткнулась в затянутого в черную кожу мотоциклиста, застывшего у ворот кладбища. Даниель увидел лицо мотоциклиста, пойманного в объектив как раз в ту секунду, когда он приподнимал щиток мотоциклетного шлема. Это был Лучо Карпани.

Карпани, единственный, кто уцелел после разгрома римского отрада «Красных бригад»!

Почему он увязался за Зильбербергом? Ибо не было никаких сомнений: мотоциклист следил именно за ним. Совершенно очевидно, что его не могли интересовать похороны какого-то бывшего члена МОИ!

Впрочем, что бы там ни было, само присутствие Карпани за спиной Зильберберга внушало опасения. Итальянец слыл бешеным псом, его ничто не интересовало, кроме футбола и пальбы. Однажды Даниель Лорансон провел целых три дня взаперти вместе с Карпани и еще несколькими активистами «Красных бригад». Это было к северу от Милана, в домике на берегу озера Орта. Они там укрывались, ожидая, пока операции дадут зеленый свет. Им предстояло перехватить машину какого-то курьера-мафиози, по слухам, перевозившего в Швейцарию значительные суммы для отмывки; речь шла, как полагали, о многих сотнях миллионов лир. В конечном счете операцию отменили, но он был вынужден провести с этой мразью несколько дней.

В первый же вечер, поглощая макароны, те типы из «Красных бригад» смотрели телерепортаж о матче на кубок Европы, где играл любимый клуб Карпани, миланский «Интер». А после не упустили ни одного из сообщений о матче, в котором их клуб вышел победителем. Замедленный показ голевых ситуаций, удачные и неудачные моменты игры, интервью футболистов и тренера. При каждом удобном случае вся эта братия отпускала одни и те же комментарии, издавала одни и те же воинственные кличи и изрыгала, не изменяя даже порядка слов, однотипные ругательства по поводу британского судьи. А на следующий день Карпани скупил все газеты, спортивные и прочие, чтобы снова и снова перечитывать вслух отчеты, не пропуская ни публицистических красот, ни узкоспециального спортивного жаргона.

Три дня они жрали макароны, талдычили про победу «Интера» и сравнивали недостатки и преимущества того оружия, которым обычно пользовались на задании. Даниелю стало казаться, что он вот-вот свихнется.

Но в «Красных бригадах» все такие. С одной стороны — стратегический штаб движения, состоявший из интеллектуалов, говоривших на особенном наречии, где сочетались громокипящая высокопарность итальянского политического жаргона и теоретическая жвачка марксистско-ленинского учения, витавшего в заоблачных высотах отвлеченного умствования. А с другой — в основном стадо заблудших люмпенов, бывших роботов конвейерных цехов, презиравших все социальные узы и превратившихся в стахановцев от убийства и террора. С обеих сторон — одинаковое безумие, хотя и симметрично разведенное по полюсам.

Даниель Лорансон проглотил последний стаканчик водки, понемногу чайной ложечкой добирая остатки икры, и вновь почувствовал себя готовым выйти на охоту.

— Ты был там? — ревел Давид Зильберберг, отец Эли. — Ты ходил на похороны этого предателя? Позволил себе красоваться среди всех этих ренегатов? Куда ты суешь свой нос? Ни Сопротивление, ни Партия тебя касаться не должны!

Давид Зильберберг был вне себя. Казалось, он вот-вот испепелит своего отпрыска взглядом.