Нечаев вернулся - читать онлайн книгу. Автор: Хорхе Семпрун cтр.№ 45

А потом вспомнил о Йоэс, о Хансе Иоахиме Кляйне. Он пытается избежать того, что выпало им. Не дать себя подстрелить, как Йоэс. Не быть вынужденным скитаться под вымышленным именем, навсегда уйти в лишенное смысла подполье, как Ханс Иоахим Кляйн. Как раз в сентябре он был в Афинах. На тамошних сходках. Во французских газетах ему попалось упоминание об убийстве Йоэс. О ней самой Даниель ничего не знал, но легко мог все домыслить.

В том водовороте, который его кружил, домыслить подобное труда не составляло. Особенно после того, как он насмотрелся на типов из ЭТА, попадавшихся то там, то здесь, во время его занятий в лагерях подготовки боевиков и на сборищах представителей разных группировок. Эти выглядели самыми ограниченными, примитивными, самыми бредовыми из всех. С легким налетом марксизма-ленинизма на шершавой архаичной националистической подкладке псевдорадикального, мистического толка. Все это наводит смертную тоску.

После того как Даниель пообщался на Ближнем и Среднем Востоке с исламскими интегралистами, он в конце концов убедился, что нет ничего непригляднее, убийственнее, нежели попытка внедрить традиционные религиозные ценности в жизнь и быт современного города.

Тогда, в сентябре, в Афинах, Лорансон сидел в гостиничном холле с видом на Акрополь. Он поднял глаза от газеты, где читал об убийстве Йоэс, поглядел на видневшийся вдали античный храм.

По тому отвращению, которое он тогда испытал, представив себе убитую испанку, взгляд девочки над трупом матери, он осознавал, сколь длинен путь, проделанный им за последние месяцы. И как опасен тот его кусок, который еще предстоит пройти. Он спрашивал себя, почему же ему понадобилось столько лет, чтобы признать истину столь очевидную.

С грустной улыбкой он вспомнил об Эли Зильберберге.

Когда-то, еще в их берлоге на улице Ульм, в пору юности и горячих голов, склоненных над священными текстами, Эли, пробежавшись по всему Аристотелю, выдал ему сногсшибательный пассаж Собственно, о летучих мышах у Аристотеля. В общем, то был комментарий к одной фразе из его «Метафизики», где говорилось, что очевидность фактов так же ослепляет людей, как летучих мышей — сияние дня. Если истина такова, внушал ему Зильберберг в их тогдашнем разговоре один на один, а она, безусловно, такова, из этого следует, что революционеры — самые человечные из людей. И отнюдь не из какого-то гуманизма, идеологического неприятия денег, в то время столь модного среди них. А по причине их ослепления. Современные революционеры не более чем нетопыри XX века, ослепшие от света очевидных фактов! Эли тогда разразился смехом: «Только оставь это при себе, Даниель, и молчок! Не хотелось бы, чтобы меня осудили за ревизионизм аристотелевского толка!»

Тогда, в сентябре, глядя на далекий Акрополь из окон афинской гостиницы, Даниель говорил себе, что Постав Флобер сделал бы сегодня Бувара и Пекюше бывшими боевиками одной из ныне модных группок марксистов-ленинистов. Они бы укрылись в какой-нибудь современной Фиваиде, чтобы выработать еще один лексикон кровавых прописных истин левых революционеров XX столетия.

Через несколько недель, уже в Париже, в тот самый день, когда он отправился смотреть фильм о Розе Люксембург, Даниель обнаружил книжицу Дани Кон-Бендита «Революция, мы так ее любили!» Вечером в отеле он проглотил ее залпом. Разумеется, начав с интервью своих бывших соратников по «Пролетарскому авангарду» Зильберберга и Сергэ. Именно оттуда он узнал, что Эли выпустил несколько книжек под псевдонимом Элиас Берг. Романы из «черной серии», которые Кон-Бендит, похоже, оценивает довольно высоко.

Прочитав до конца книжку Кон-Бендита, Даниель вышел в город. Было тепло, и он прогулялся по улицам. На секунду ему отчаянно захотелось тотчас отправиться во Франкфурт, отыскать Кон-Бендита и открыться ему. Из всех, кто остался на поверхности после шестьдесят восьмого, этот был самым умным и лучше прочих сумел дистанцироваться от прошлых безумств, не порывая с их рациональной сердцевиной. А может, напротив, следовало сказать: с утопической сердцевиной былых рациональных построений. Впрочем, это неважно, главное — Дани мог бы посоветовать что-нибудь путное.

Однако Лорансон отмел подобные поползновения. Нигде у него не было стольких шансов пробиться к какому-нибудь выходу, как во Франции. Хотя и здесь их осталось маловато.

Выйдя от Художника, он немного прошелся, чтобы проверить, нет ли за ним слежки.

Вдруг на Телеграфной улице из общего потока прямо на него пулей выскочила машина. Скрежет тормозов. Даниель тотчас нырнул за припаркованный у кромки автомобиль, и в руке у него появился пистолет. Казалось, что это — за ним.

Но нет, всего лишь ссора двух влюбленных, ничего больше. Бурная и отчаянная любовная перепалка, совершенно банальная в самой преувеличенности чувств. Какая-то женщина бежала по улице к машине. «Жерар, любовь моя! — кричала она. — Жерар, я люблю только тебя!» Жерар затормозил, опустил стекло, высунул голову и выкрикнул что-то совершенно бессмысленное. Что-то о несчастье жить на этой земле, об ужасе любви — он швырял свое отчаяние в лицо подбежавшей женщине. Она склонилась к нему, они заговорили шепотом, чуть позже рука мужчины ласково погладила затылок женщины. Без сомнения, жизнь снова брала свое. Ад повседневности с его микроскопическими радостями, взрывами каждодневного горя — смехотворная иллюзия существования.

Рядом с Даниелем оказалась пятилетняя девчушка, она жадно впилась глазами в его «магнум-357».

Он помахал пистолетом перед ее носом и, как ни в чем не бывало, спросил:

— Правда, похож на настоящий?

Девочка восхищенно закивала.

— Дай мне!

Он пожал плечами и засунул оружие в кобуру под мышкой.

— Маленьким девочкам не положено играть в такие игры, — наставительно произнес он.

— Это не для меня, а для брата.

Даниель выпрямился.

— И для чего он ему? — спросил он как можно беззаботнее.

Она закричала так, что слова потонули в едином радостном вопле:

— Он станет самым главным! Все будут его бояться!

Он поспешно отошел от нее, чтобы поймать такси.

За те несколько секунд, что он прятался от мнимых убийц, к нему пришло решение. Если он хочет узнать, что замышляют те, от кого он прячется, после того как они отправили к праотцам Сапату, лучшее средство — выйти на контакт. Старинный закон военного искусства: войти в соприкосновение с противником, прощупать, что у него делается в самых уязвимых местах. А точнее, если говорить начистоту, — там, где противник всего сильнее, а ты, напротив, можешь легко подставиться. И обернуть все в свою пользу, прибегнув к эффекту неожиданности!

Итак, он сейчас отправится к Кристин.

Даниель сел в такси и велел отвезти его на Монпарнас.

Он на всякий случай ощупал карманы. Все на месте: деньги, безукоризненные фальшивые документы. Впрочем, так ли они фальшивы? Там все было правильно, все данные гражданского состояния. Возраст, место рождения, рост, особые приметы отсутствуют. Его забавляло, что отсутствие, небытие оказывалось самым распространенным средством идентификации личности у представителей рода человеческого.