Магический бестиарий - читать онлайн книгу. Автор: Николай Кононов cтр.№ 31

На войне, которую он оттрубил на всю катушку, если можно так сказать о старлее-артиллеристе, исчислявшем углы и координаты, с ним случалось всякое, но, так как он всегда оставался невредимым, его тоже стали беречь, как некий символ и талисман. То есть им попусту не рисковали, что-то было в статном одиночке такое, что вселяло в грубиянов и крикунов, каждый день смотревших в глаза смерти, некое тихое чувство, подобное пиетету. Тому были подтверждения: во-первых, его топографическая гениальность. Он мог привязаться к местности по карте с точностью до полуметра, если карта была; а если карты не было, то мог вывести горстку недобитых отчаявшихся и полуживых из самого гиблого места. “Вот, если только небо откроется к ночи”, – говорил он. И небо открывалось.

– Ну, ты инда заговоренный, – сказал ему белобрысый мордвин Тимофей, его погодок. – Рядом с тобой как и не стреляют прямо…

И он старался быть подле него, как будто был влюблен или чувствовал нечто, исходившее от него кругами.

– Я с тобой. Я тута рядом постою.

– Ну, стой себе, я же тебя не гоню.

– Нее, ты не гони, авось пронесет.

Вот такие разговоры.

И Тимофей тенью следовал за ним.

– Я тя коснуся, ладно…

– Да касайся, дурошлеп. Дай хоть по нужде-то сходить.

– Ты поссы, я отвернуся…

Он вообще-то догадывался, что Тимоха, призванный из самой глухомани, язычник; быть идолищем-оберегом ему совсем не хотелось, но какая-то сила, витающая над всеми воюющими, не позволяла отогнать дурака на все четыре.

Неразлучная парочка – математик с колхозником, смычка города с деревней.

Иной раз Тимоха акал и екал и иногда бубнил, стоя за его спиною, что-то несусветное.

– Ты чего это, Тимоша?

– Эта сама, пою я.

– Ну, пой себе.

«Вот завел себе денщика-ямщика», – иной раз думалось ему.

Его мордовский двойник отделялся от него, исчезал лишь, когда они отходили от передовой, когда тот переставал бояться. Хотя трусом не был. А боялся за него, чем за свою туманную лесную душу и белое-пребелое тело.

– Вот стосковался по тебе я. Нее, я к бабам не ходил.

– Да ходи ты куда угодно.

– Мне с тобой хорошо.

– Я вообще-то, Тима, спать ложусь.

– И ложися, а я тута, рядом с тобой-то побуду я.

Ночью он услышал тихий свист, как будто кто-то его ждал, именно его, никаких сомнений в это не было.

Он переступил через спящего Тимофея. Непогашенная коптилка желтила его сбившиеся соломенные патлы. Верхняя губа приоткрывала поблескивающие ровные зубы. Он поправил шинель на спящем. Задержал руку на плече. Тимофей, не просыпаясь, уткнулся в его кисть и жарко и сильно поцеловал ладонь. За какой-то кратчайший кромешный миг.

Когда он вышел из землянки, звук свистящей струны усилился.

– Ряценко, ты что-то слышишь? – спросил он караульного.

Тот встряхнулся.

– Нет, не слышу, ничего не слышу, а че такое, стреляют, вроде как нет…

Он пошел навстречу узкому томительно-высокому звуку, почти свисту.

С этой нотой смешивалось многое – шум сосен, стрекот самолета, что-то еще, то ли птичье, то ли звериное, но это все не смешивалось, а вычиталось, даже время куда-то уходило от него, идущему по этому акустическому лучу. Только этого звука становилось все больше и больше – мох под ногами пружинил как мембрана, чьи свойства он с блеском изучал в довоенном университете, хотя местность была вовсе не болотистая, просто иголки образовывали мягкий ковер, и он с каждым шагом приникал к нему все слабее и слабее. Будто он стал легче на половину своего веса при прежней упругости. Будто от него отступили многие силы, и он, не встречая сопротивления, рвался в воронку, уже безотчетно улыбаясь, размазывая слезы, текущие в три ручья. Он счастливо всхлипывал. Душа его была легче воробья и билась уже у самого горла. Он насилу ее удерживал.

Вспышка озарила чащобу.

Спиной к нему в свечении стоял Бог, но не тот, отец небесный, которому он тайно молился, а другой – низкий, простой и низменный, в сияющем облачении, еловом венке, вполоборота к нему, сжимая небольшую нестерпимо звучную кифару.

– Вот и ты, – сказал Аполлон.

Очнулся он в землянке на плащ-палатке, на охапке лапника, совершенно голым, укрытым по пояс шинелью. На низком ящике рядом в расстегнутой гимнастерке босой Тимофей тянул ему кружку кипятка. На земляном утоптанном полу были разложены тонконогие грибы.

А днем случилась история.

История простая и внезапная, как все истории, могущие повернуть жизнь, и в один миг превратить мерно текущую пульпу фронтовых дней в пульсирующие сгустки предсмертного отчаяния и тупой бесконечной муки, которой нет конца.

Он попал в “Смерш”.

Их группа выходила из окружения. Как их часть взяли в кольцо, когда это произошло, он и не знал. Только далекий лай собак, сухая пальба очередями, волны доносившейся непонятной резкой речи.

“Вот война – это почти что не со мной, это с той стороны, поодаль “, – почему-то говорил он себе, увязая в зыбучем песке, шагая по редкому лесу, пронизанному солнцем.

Тимофей отставал от него на полшага. Еще с ним было три человека.

– Да уйдем, с ним-то не пропадешь, – цокал согласными Тимоха, катая по нижней губе тощий темноватый крошечный грибок.

– Отравишься, в последний раз тебя балбеса предупреждаю, – сказал он, когда они, наконец, вышли на ленту разъезженной дороги.

– Да я для сугреву, у нас все их идять-то, – оправдывался Тимоха, доставая из кармана, может быть, десятый гриб-заморыш.

– Ну, ты и мокша, не переделать тебя.

– А ты и не агитировай-то, самому-то и получше будет…

– Как со старшим по званию… – завелся было он, но был прерван визгом мотора выскочившей из-за поворота, прямо наехавшей на них легковой “Эмкой”, разбрызгивающей колесами веера песка.

– Назад! Отступаете, предатели!!! – визгливо заорал выскочивший пучеглазый капитан, расстегивая кобуру.

– Да мы, тарыщ капытан, – было начал туркмен-старшина, но докончить не успел, пуля, попав в лицо, отбросила его и он сложился, как сбитый городошный человечек.

– Ебаные суки, предатели… – бесновато орал капитан, переводя короткий ствол на окостеневшего Тимофея.

Он увидел дымящуюся дырочку ствола и темную маленькую шляпку грибка, прилипшую к Тимохиной губе, как пуговица.

Его члены сковал холод.

Он состоял из отдельных сочленений.

Как Голем.

Он выстрелил раньше. А может быть, одновременно. Но так как одновременность – его отдельно работающий ум знал это – относительна, а на войне тем более, капитанова пуля ушла в сосновый ствол, а его – в самый лоб смершевца.