Хотя там имелся богатый выбор салатов и сушек, у обжоры на них живот не лежал. Вместо здоровой, малокалорийной пищи он налег на мясную. За несколько минут несколько окороков оказались в билли-бобовском брюхе. Небольшой перерыв на переварку — и толстяк снова пошел в гастрономическую атаку.
Тут он нечаянно лизнул длинную красную рыбу, лежавшую на овальном блюде в середине стола. Вкус ему понравился.
— Что за дрянь такая? — спросил он соседа, деликатно хрустевшего стручком сельдерея.
— Атлантический лосось, — ответил тот и застыл в омерзении, когда Билли-Боб сунул одну рыбину в рот, а другую — в ширинку шортов.
Не буду далее описывать кормежку оболтуса — я слишком утончен для этого.
— Ну дяденька, ну пожалуйста, опиши!
— Нет, милые человечки, хотя я in loco parentis,
[190]
я все-таки не loco!
[191]
Где-то через час балда насытился. Он вытер все двенадцать пальцев о шорты и осоловело осмотрелся. Зал был полон народу. Элегантные выпускники и выпускницы обменивались школьными воспоминаниями, держа в руках бокалы с белым вином или минеральной водой. Вокруг то и дело раздавались буржуазные реплики.
— Бренда рассталась с ним после того, как превзошла его в духовном развитии.
— А рядом чудесный парк, где по утрам можно заниматься тай-чи.
— Я стригусь у Джоржио, хотя он очень эмоциональный.
— Вложи проценты в фирму по разработке компьютерных программ, а потом спиши их с налогов.
— «Тойота-Секвойя» машина все-таки более солидная.
— Когда мы в первый раз отвели Джимми в ясли, с ним случился припадок, но теперь он обожает туда ходить.
— Мне кажется, они у нее искусственные.
— Ты не поверишь, кого я только что видел! Помнишь этого дурака Долтона?
Толстопуз слонялся по залу и слушал счастливые разговоры. Он испытывал щемящее чувство одиночества, а также острую потребность смочить чем-то холодным иссушенную лососем глотку.
— Где здесь дают пиво? — рыгал он каждому встречному, но одноклассники лишь шарахались от него в надветренную сторону.
— Мы с Демулькой тоже любим пиво!
— А я люблю вино, потому что я девочка.
Наконец кто-то показал Билли-Бобу на холодильник, стоявший на другом конце зала. Подкатившись туда, жадюга схватил пригоршню банок «Будвейзера», сел в углу и принялся лакать их содержимое.
Следует сказать, что организаторы позаботились не только о еде, но и о музыкальном оформлении праздника. Ровно в восемь на сцену вышел струнный квартет городской ассоциации баптистов.
Раздались аплодисменты. Баптисты ударили в смычки. В зале зазвучали хиты школьной юности собравшихся типа «With a View to a Kill»
[192]
и «Dude Looks Like a Lady»,
[193]
которые квартет исполнял в мягкой, неназойливой манере.
Начались танцы. Дамы и господа плясали, как республиканцы, то есть не двигая туловищами, но слегка переступая с ноги на ногу и производя пассы руками. Впрочем, мы уже знаем, что Билли-Боб обожал музыку heavy metal
[194]
и никакой другой не признавал, поэтому струнные баптистские мелодии оставили его равнодушным. Для балбеса что ламбада, что баллада!
— А мы с Демулькой слушаем Мэрилина Мэнсона.
— А я люблю «Ин Синк».
— Гильотка-идиотка! Гильотка-идиотка!
— Я папе на вас скажу, и он вас в крыс превратит!
— Молчать, человечки!
Толстяк угрюмо смотрел на веселящихся одноклассников, опоражнивая банку за банкой, и утешал себя мыслью, что эти диетики в зад ему не годятся.
Но вот кончилась последняя банка. Билли-Боб с трудом поднялся на ноги и принялся вертеть головой, пытаясь найти Эшли в праздничной толпе. Баптисты заиграли «Shake Your Booty»,
[195]
причем как-то особенно сладостно. И тут сквозь сентиментальный музыкальный фон оболтус уловил звук знакомого звонкого голоса, которого не слышал со времен президентства папы бушского.
У дверей зала, где было потише, стояла стайка женщин. Среди них смеялась и щебетала первая билли-бобовская любовь, такая же блондинистая, крутогрудая и длинноногая, как десять лет назад.
Балда нацелил на стайку пуп и затопал туда. Когда он подошел к Эшли, она рассказывала подругам о детях и об успехах мужа-адвоката, того самого Тима, который когда-то бил Билли-Боба.
— В прошлом году мы провели отпуск на Бермудских островах, а в этом году едем на Багамы, — весело сказала молодая матрона и отпила глоток из бокала с минеральной водой, в которой плавал ломтик лайма.
Оболтус смутно представлял себе, что Бермуда — это курорт на Тихом океане, а Багамы находятся где-то в Африке. Но не это его занимало.
Он ткнул женщин брюхом, сбив некоторых из них с толку, если не с ног, и плотоядно ощерился:
— Пончик, привет!
Ошарашенные экс-школьницы онемели. Билли-Бобу только этого и надо было.
— Эй, красухи, как дела? Вы не замечали, что у нас в городе все больше мокроспинников? Скоро здесь никто не будет говорить по-американски. Захожу я вчера в «Хутерс», а там половина народу сидит в сомбреро. Как инвалид здоровья я протестую! Проклятые мексиканцы отнимают у нас, коренных арканзасцев, работу.
Дамы в изумлении смотрели на оплывшую обомшелую фигуру. Некоторые побледнели от ужаса, Эшли в первую очередь.
Билли-Боб принял страх за похоть.
— Помнишь старого друга? — заорал он и обхватил красавицу за талию. — Беби, пойдем потанцуем. Тебе будет со мной хорошо, гарантирую!
— Отстань, урод! — Возмущенная жена и мать стукнула болвана бокалом, обрызгав его «Perrier», но тот даже не моргнул.
— Давай-давай не ломайся, я те покажу настоящий арканзасский класс!
— На помощь! На помощь! — умоляюще закричала Эшли, простирая руки к испуганным подругам.
— Ты, я вижу, с темпераментом, — ухмыльнулся угристый ухажер. — Это хорошо: люблю когда чувиха в кровати вопит и брыкается! (За прошедшие годы Билли-Боб насмотрелся порнографических видео и поэтому считал себя знатоком женской психологии, а также анатомии.)
Грубиян сунул Эшли под вонючую мышку, оттопырил попу, заполнив ею треть помещения, и принялся скакать под мелодию «Let’s Spend the Night Together»,
[196]
неуместно зазвучавшую как раз в этот момент. При каждом скачке он орал: «Расступись, братва, я — Кинг-Конг», — и радостно отрыгивался.