— Но у вас же день рождения! — воскликнула Моника, мысли которой, видимо, развивались в том же направлении, что и мои. — Какое, интересно, по счету?
Этот вопрос миссис Пьюси постаралась не расслышать. (Кстати, в тот миг я впервые подумала, что миссис Пьюси может быть глуховата. А если рассудить, то не может быть, а почти наверняка. И ее монологи, не принимающие слушателя в расчет, непроницаемые для постороннего мнения, — не свойственны ли они тому, кто из тщеславия не желает признаваться в собственной глухоте?)
— Милая, — обратилась она к Дженнифер, — будь добра, подойди к Филипу, попроси его к нам. У нас без церемоний, он знает.
Дженнифер с выражением пустоты на порозовевшем лице просеменила к мистеру Невиллу, который умудрился каким-то непонятным образом избежать участия в празднестве, но теперь был вынужден похоронить свои планы на вечер и присоединиться к нам. Но от Моники не так-то просто было отделаться.
— Ну же, — игриво и в то же время весьма решительно настаивала она. — Держу пари, вы не можете примириться с тем, что вам шестьдесят. Угадала? Так вам их не дашь.
Миссис Пьюси рассмеялась.
— Возраст — понятие относительное, — парировала она. — Тебе столько лет, на сколько себя чувствуешь. А я порой ощущаю себя маленькой девочкой.
Когда она это произносила, в ее голосе зазвучало безыскусное удивление; нам, кто ей внимал, показалось, что она трепещет на пороге зрелости, завороженная видом сокровищ, готовых пролиться на нее из рога изобилия.
— Но у вас уже взрослая дочь, — довольно жестоко, как мне показалось, заметила Моника.
Дженнифер, видимо, тоже так посчитала и наградила ее все тем же долгим проницательным взглядом, который делал ее значительно старше своих… А сколько ей, собственно? То ли шампанское меня утомило, то ли я уже до него испытывала усталость, но на меня вдруг снизошло зловещее чувство, что все это напоказ, все — притворство, что это был ужин масок и больше никто никогда, никогда не скажет и слова правды. Как в этот миг, Дэвид, ты был мне нужен. Но тебя не было. Был один мистер Невилл, которого неимоверно забавляло происходящее. Мистер Невилл, должна тебе объяснить, знаток причудливого, интеллектуальный гурман высшего порядка.
Печально, но факт: миссис Пьюси хотя и не утратила бодрости, но как-то разом на глазах постарела. И все же, когда после продолжительных и упорных комплиментов мистера Невилла она наконец призналась, что ей семьдесят девять, мы искренне изумились. Все тут же начали про себя подсчитывать; каждый из нас в точности знал, что думают остальные. Если миссис Пьюси семьдесят девять, то Дженнифер должна быть примерно моей ровесницей. Моей и Моники. Так оно и есть. Дженнифер, как и мне, тридцать девять, хотя любопытное сочетание пухлых телес и пустого лица позволяет ей казаться не старше четырнадцати. Теперь только я поняла, что Дженнифер всем своим обликом непреложно выражает скрытность. Она обладает даром неудобного присутствия, а быть может, напротив, отсутствия, свойственным многим подросткам; ее вызывающе безжизненная пышнотелость могла бы шокировать, не будь уравновешена дочерней почтительностью. Дженнифер вопиюще пышет здоровьем, приличием, невинностью. И я, не имея ни того, ни другого, ни третьего, чувствую себя ее незамужней тетушкой.
Вот тут-то миссис Пьюси, сдавшись на улещивания Невилла, поведала о том, как первые годы ее супружества омрачало совершенно необъяснимое отсутствие детей. При этом из сумочки извлекли очередной снежно-белый платочек, встряхнули и приложили к уголку губ.
— Уж как мы ни старались, — сообщила она, — ничего не получалось.
От этого признания всем стало неловко. Моника помрачнела, а я выругала себя, что не ушла с мадам де Боннёй. Но наконец, после двенадцатилетних самозабвенных и целенаправленных «стараний», усилия миссис Пьюси вознаградилась, и — вы только представьте — на свет появилась Дженнифер.
— Мужу всегда хотелось девочку.
Тут она обратилась к Дженнифер, которая, как и следовало ожидать, лучезарно ей улыбнулась и нежно взяла за руку. Получив таким образом поддержку, миссис Пьюси стала потчевать нас забавными случаями из эпохи младенчества Дженнифер. Само собой разумеется, малышка оправдала их самые смелые надежды, хотя и росла страшно избалованной.
— Чего вы хотите? После стольких лет ожидания как не потакать их капризам? Муж не мог видеть ее в слезах, просто места себе не находил. Айрис, говорил он, вот незаполненный чек, и чтоб у девочки было все самое лучшее. Сумму проставишь сама. У нее и было все самое лучшее, а капелька баловства ей вовсе не повредила, правда, милая?
Снова улыбка и снова пожатье. Кто бы спорил, лоснящаяся здоровьем Дженнифер наглядно свидетельствовала, что усилия вознаградились сторицей, однако миссис Пьюси непонятно почему надлежало снова и снова превозносить за эти усилия. Не могу не написать тебе, Дэвид, у Дженнифер был пони по кличке Прутик. Затем нам выдали всю программу сполна: Холсмер, Главное управление и как все доставляли на дом».
Эдит отложила перо. Закончит потом, а может, даже и перепишет. В ее повествование, похоже, просочились нездоровые нотки; она поняла, что вышла за рамки краткого изложения событий. И вспомнила в связи с этим требования к подобному изложению — позабавить, отвлечь, дать отдохнуть: то было ее обязанностью, больше — ее святым долгом. Но что-то пошло не так или ускользнуло из-под контроля. Повествование было задумано с одной целью: развлечь — разве вся обстановка не отвечала, не давала ей готовый материал для выполнения этой задачи? — но непонятно как в него вкрадывались самокопание, обличения, даже горечь. «Ну, милая, что нового в Крэн-форде?» — говаривал Дэвид, когда они усаживались на большой диван в ее гостиной и он, вытянув свою длинную руку, привлекал ее к себе. Ее неизменной ролью было делиться с ним своими необременительными наблюдениями, всегда умело отредактированными, и смотреть, как на его худом хитром лице усталые морщины разглаживаются в улыбке. Ибо такой он меня видит, подумала она, и из любви к нему такой я стараюсь быть.
Но сейчас она, вероятно из-за шампанского, ощущала беспокойство и настороженность. Видимых причин для этого вроде бы не было, если не считать усталости и нервного напряжения. Конечно, после такого необычного дня — да еще такой долгий вечер. В какой-то момент Моника даже начала рассказывать миссис
Пьюси о своей истории — та слушала с жадным интересом, прикрытым маской заботливой снисходительности. Удрать не представлялось возможности. Дженнифер закинула лодыжку одной ноги на колено другой — приняла позу, каковую ширина ее гаремных шальвар лишала и намека на нескромность, — умудряясь при этом по-прежнему выглядеть ребенком и одалиской одновременно, и вновь скрылась за маской прилежного послушания. Она откинулась на спинку кресла, перебирая локоны и зорко поглядывая из-под полуопущенных век. С губы у нее свисала тоненькая блестящая нитка слюны. Эдит подавляла зевоту. Она чувствовала, что даже мистер Невилл стал немного рассеян, хотя и прятал это под привычной любезной миной.